Но он не двинулся с места. Ран Лавьер умел терпеть боль. Только смотрел и повторял снова и снова ее имя. Беззвучно, внутри себя.
Оникс. Оникс. Моя Оникс. Моя.
* * *
Если Оникс рассчитывала, что получив свое, аид оставит ее в покое, она сильно ошибалась. Это было только начало…
Сначала он мыл ее тело, смывая с кожи кровь и не переставая целовать уже распухшие губы. Потом позвал прислужницу и потребовал сменить испачканное белье, и сидел в кресле, держа на руках Оникс, завернутую в покрывало. Собственная нагота, на которую пялилась молодая прислужница, его не смущала.
Он смотрел только в лицо раяны, гладил ее по волосам, губами прикасался к ее лицу, и снова хотел ее.
— Долго еще? — недовольно спросил Лавьер, поднимая голову. Прислужница залилась краской, еще раз поправила простынь и ушла.
Аид перенес Оникс на кровать, размотал покрывало, прижал ее к себе.
— Я больше не буду… входить, — шепнул он, — тебе будет больно. Но я могу делать это по-другому…
Его пальцы трогали, гладили, ласкали. Он не мог оторваться от нее, не мог насытиться. Хотел обладания, хотел безумно, но останавливался, удовлетворяясь ее губами, ее волосами, ее кожей, о которой он мечтал. Он не верил, что прикасается к ней, ему было наплевать на то, что будет завтра. Оникс. Имя такое же красивое как она.
Он ласкал ее языком, внизу, между ног, там, где все болело после его вторжения, зализывал, словно зверь. Он и чувствовал себя зверем, которого вели лишь инстинкты обладания. Его горячий язык был везде, снова и снова аид брал ее тело. Он не входил, нет, удерживаясь на краю. Удерживаясь лишь от того, что знал, теперь его ничто не остановит.
— Ты моя, — шептал он, заглядывая ей в глаза, — моя. Я никогда тебя не отпущу. Привяжу десятком арканов. Моя раяна. Моя…
Его глаза светились, и девушка не понимала, то ли от магии, то ли от причуды освещения. Но сейчас он выглядел так пугающе и так притягательно, что она не хотела смотреть, хотела отвернуться. Но аид не позволял. Зажимал ее лицо в своих ладонях, терзал губы.
Оникс не сопротивлялась. Она как будто застыла, ее душа впала в странное оцепенение. Боль… да, ей было больно. Ее тело все еще тряслось от его вторжения, и никакой радости она, конечно, не испытала. Больно было везде. Его ласки она воспринимала тоже как-то отстранено, тело, словно ей не принадлежало. И почти нечего не чувствовало.
Но она молчала и не сопротивлялась. Позволяла ему делать все, что он хочет. Трогать. Переворачивать. Скользить языком и пальцами. Целовать лори на ее спине. Снова переворачивать. Сосать ее язык. Прикусывать губы. Потом соски. Снова и снова. И даже не отводила глаз.