В минуту все были в седле, и отряд выехал за ворота, сопровождаемый низкими поклонами хозяина, чрезвычайно довольного барышом, который ему принесла эта ночь.
Австралийские реки, многоводные во время дождей, почти, пересыхают летом, и, кроме того, их русла усеяны мелями, поэтому ночное плавание по ним представляется опасным.
Поужинав, отряд расположился на отдых, капитана заперли в каюту и к ее дверям приставили двух человек, вооруженных револьверами. Но, видимо, его мало беспокоил такой избыток почтения, и он заснул таким мирным сном, как будто был окружен самыми верными друзьями. Теплая, напоенная ароматами, звездная ночь, тихо опустилась на землю. Наступила тишина. Вдруг около часа ночи раздался выстрел, все вскочили на ноги.
Но тревога оказалась напрасной. Часовой утверждал, что видел какое-то темное пятно, скользившее по воде, но упреки и насмешки товарищей скоро заставили его самого поверить, что он ошибался. На самом же деле он был абсолютно прав. Темным пятном была лодка, на которой прибыл корсар, и в ней сидели его матросы и Боб Сэмми. Уверенные, что часовой ошибся, все снова улеглись. На рассвете опять пустились в путь. В течение трех суток лодка плыла по реке, каждый раз останавливаясь на ночь, и только на четвертые сутки благодаря широкому устью можно было продолжать путь и ночью.
Около двух часов ночи лодка подошла к крейсеру, и с помощью вахтенных матросов ее экипаж поднялся на палубу. Затем подняли и саму шлюпку. Корсара тут же заперли в каюту в кормовой части судна с дверью, снабженной круглым окошечком, так что тюремщики могли видеть его малейшее движение. Теперь Оллсмайн был спокоен. Зеленая гладь океана стерегла его пленника лучше, чем целая армия часовых.
Войдя в свою каюту, Оллсмайн заснул крепким спокойным сном, каким ему давно уже не приходилось спать. Теперь неуловимый враг был наконец пойман, и во власти Оллсмайна было повесить его как противника Великобритании, того, кто оказался и его личным врагом. Со смертью корсара исчезал его грозный обвинитель, его власти, его положению более не грозила никакая опасность. Правда, было одно темное пятно во всей этой картине: это оживившаяся надежда Джоан, но в припадке оптимизма Оллсмайн не придавал этому большого значения. Он верил, что жена, как и все, преклонится перед его успехом, он верил, что сумеет окружить ее такой сетью шпионов, которые не допустят к ней Маудлин, даже если бы девочка была и на самом деле жива.
Оллсмайн встал поздно, легкая качка дала ему знать, что якорь поднят. Он радостно потер руки при мысли, что вот наконец он везет в Сидней корсара, который так долго делал его посмешищем. Довольный, улыбающийся, он вышел на палубу. Берег материка вдали рисовался темной полоской. Очертания его становились все туманнее и туманнее. Веселые голоса вывели его из приятных размышлений. Перед ним остановился Арман, а с ним Оретт и Лотия, улыбающиеся, хорошенькие, в свежих, светлых одеждах.