Наташа вскрикнула, и это сразу же отрезвило Загорского. Он отпустил руку и растерянно оглянулся по сторонам.
— Наташа? Вы… ради Бога простите!
Несмотря на неожиданность произошедшего, Наташа не испугалась. Наверное, просто не успела. Она отступила на шаг и жалобно сказала:
— Мне больно. Руку.
Сказала и горько заплакала.
Если кто-то из подчиненных увидел Виктора Сергеевича в этот момент, то не поверил бы собственным глазам. Несгибаемый замглавы Администрации Президента был растерян, убит и подавлен. Казалось, он вот-вот разрыдается — губы дрожали, а в глазах — самое настоящее отчаяние.
— Наташенька… я не знаю… ради Бога… клянусь, не хотел.
Пока Наташа всхлипывала, Загорский бережно взял ее ладонь двумя руками.
— Простите… Это у меня с Афганистана. Последствия контузии. Иногда себя не контролирую. Обещаю, этого больше не повторится.
— А вы… всегда спросонок бросаетесь на людей?
— Нет, — твердо, по-военному, сказал Загорский, — это случается редко. В последнее время прекратилось, и я надеялся — навсегда.
— И вы обещаете больше не хватать меня за руки?
Виктор Сергеевич тотчас же отпустил ее.
— Обещаю. Если хотите, я сделаю что угодно.
Наташа смутилась.
— Я вовсе не это имела в виду… просто неожиданно и больно. Правда. Даже не знаю, что сказать.
— А вы ничего не говорите, — рассмеялся Загорский, — я буду на вас любоваться как на молчаливое произведение искусства. Мир?
— Мир! — кивнула Наташа.
— Спасибо!
Виктор Сергеевич бережно взял Наташу под руку, подвел к креслу, стоявшему у самого камина, усадил, а сам остался стоять прямо перед ней.
— Чай, кофе? По-моему, не помешает чего-нибудь покрепче.
— Не помешает.
Загорский подошел к буфету и взял с полки угловатую бутылку с забавной черно-белой этикеткой.
— Знатоки и ценители будут смеяться, но я предпочитаю американский бурбон. Понимаю: не патриотично и не слишком эстетично. Будете?
— Буду, — уверенно сказала Наташа.
— Со льдом?
— Да.
— А я без.
Загорский открыл отделанную деревом дверцу, за которой оказался холодильник, достал серебряное ведерко со льдом и вернулся к Наташе.
Пока Виктор Сергеевич ходил за стаканами и орешками, Наташа рассматривала ведерко. Работа явно старинная, серебро потускневшее, узор местами стерся, зато отчетливо виден герб — выполненная затейливым шрифтом заглавная латинская буква N в окружении листьев и с короной наверху.
— Это один из вариантов герба Наполеона, — сказал Загорский, увидев, что Наташа наклонилась к ведерку и пытается разобрать рисунок.
— Как? Того самого?
— Его, родимого.
Виктор Сергеевич, широко улыбаясь, поставил два высоких стакана и сел в кресло напротив.