Иван Степанович расстегнул портфель, залез в него чуть не по локоть, долго копался, затем выудил папочку и протянул сенатору.
— Почитайте на досуге.
Макдауэлл подошел и нехотя взял бумаги.
— Что это?
— Так, сущая ерунда… почитайте, почитайте. И, кстати, у вас всегда с собой есть книжечка… ну, такая, в кожаном переплете, которую вы всегда берете в путешествие. Верно?
В глазах сенатора мелькнуло удивление.
— Вы о чем?
— Я же говорю, ерунда! Гляньте на двадцать седьмой странице, начиная с третьей строки сверху. До свидания.
Добрый-Пролёткин подхватил портфель и выскользнул за дверь.
* * *
Макдауэлл не особенно удивился поведению советника. Конечно, этот русский выглядит и говорит крайне экстравагантно, но ему далеко, например, до парней из Зимбабве. Им руку протягиваешь, и думаешь, откусит сейчас или сначала отведет на кухню. Да и разговор состоялся бессмысленный — бродвейское шоу, а не деловая встреча. Хотя… Надо признать, с психологической устойчивостью у него все в порядке. Не может он не понимать, кого представляет сенатор, какие силы включаются в игру, и что стоит на кону. А, посмотрите, никаких жестов, мимических реакций и всего того, что позволяет специалисту без труда читать собеседника.
Ничего страшного. Если человек не справляется, на помощь приходят высокие технологии.
Сенатор, сидя на кресле, произнес в пространство:
— Изображение на монитор!
На большом экране появилось лицо советника крупным планом. Макдауэлл поднял пульт и прибавил увеличения, оставив только огромные глаза. Голубой цвет зрачка распался на множество пятнышек различных оттенков, проявились безобразно-крупные поры на коже век, толстые как прутья ресницы и похожие на червячков сосудики. Камера со сверхвысоким разрешением способна зафиксировать мельчайшие движения, но, как ни удивительно, зрачки оставались неподвижными, словно принадлежали не живому человеку, а искусно сделанной статуе.
— Черт, — пробормотал сенатор и вызвал консультанта-психотехника.
Вместе они раз за разом просматривали запись, и психотехник все больше мрачнел.
— Сэр, я в замешательстве. Его реакции — полностью аномальны. Я не берусь делать выводы. Простите, сэр… хотя… — он приподнялся в кресле, вглядываясь в монитор, — есть! Смотрите, сэр! Микроскопическое подергивание левого века!
— И что это значит? — озадаченно спросил сенатор.
— Знаете, сэр, на лице пятьдесят семь мышц, все контролировать невозможно, какая-то реакция последует обязательно. Так и произошло, у человека — уникальная подготовка, но и он не всесилен.
— Как это проанализировать?