Макдауэлл несколько секунд молчал, осознавая сказанное, затем захохотал.
— Вы шутите?! Это действительно смешно!
— Я? — удивился Иван Степанович. — Я никогда не шучу.
Сенатор резко оборвал смех.
— Вы понимаете, к чему приведет ваш отказ? Он ничего не изменит, мы просто выберем другого партнера по переговорам, и, поверьте, вас скушают свои же. Кто захочет терять такие деньги?
— Отказ? Вовсе нет! Понимаете, мистер Макдауэлл, я, как ни странно это звучит, не занимаюсь политикой. Я всего лишь отстаиваю интересы моего… работодателя. И ситуация сложилась таким образом, что Виктор Сергеевич Загорский в ближайшие три-четыре недели будет занят чрезвычайно важными вопросами и не сможет уделить вам должного внимания.
— Более важные вопросы? Простите, сэр, я не очень понимаю, разве может быть что-то важнее судьбы мира?
— Ах, оставьте! Поверьте, дорогой сенатор, миру безразлично, куда уйдет очередной триллион долларов. И по большому счету — не все ли равно, кто будет находиться у власти? Все это суета…
Макдауэлл был явно поражен.
— Вы… вы серьезно?
— Разумеется! Разумеется, серьезно! Но, действительно, это все общие рассуждения, а реальность состоит в том, что Виктор Сергеевич в ближайшие четыре недели не сможет отвлекаться на мелочи вроде передела мировых финансов. Ждать будете?
— Ждать?! Вы с ума сошли! Через двадцать дней встреча президентов!
— Отложить нельзя?
— Нельзя, — резко сказал Макдауэлл, — мне кажется, вы не понимаете всю серьезность ситуации. Нам все равно с кем сотрудничать, а у вас немедленно начнутся осложнения со своими же коллегами.
Иван Степанович сокрушенно покачал головой.
— Вы правы в одном: не все поддержат мое решение. Но, что тут поделаешь — как говорит русская пословица — нет худа без добра, — сказал он, искусно выделяя в речи слова «мое решение».
И это явно не осталось незамеченным. В голосе сенатора появились нотки раздражения.
— Это ваш окончательный выбор?
— Да, — уверенно сказал Иван Степанович.
Макдауэл поднялся с кресла.
— Тогда я не могу вас больше задерживать. Я мог бы более подробно рассказать, кого именно я представляю, и раскрыть наши истинные возможности, но… Думаю, вы и так все прекрасно сознаете. Мне искренне жаль вас и господина Загорского.
Иван Степанович также поднялся.
— Как бы я не хотел продолжить разговор, однако, к сожалению, мне, действительно пора. Всего хорошего.
Он взял портфель, повернулся и направился к выходу, но у самых дверей остановился, и хлопнул себя по лбу, как будто вспомнил нечто важное.
— Ах да! Совсем забыл! Проклятый склероз! Хотел ведь вам бумажечку передать, да забыл!