Дул ветер, но солнце — жгучее, июльское — было повсюду. В глубине улицы Бизарно, там, где она поворачивала, колыхались несколько кипарисов. Казалось, свет на ветру то и дело меняется. Оливы выстроились вдоль стены и, протягивая свои нежно-зеленые ветки, похлопывали по ней сверху. Тени тоже казались ветками — разницу между ними трудно было заметить.
Быстрым шагом подошла Гизола. Она была без шляпы, на шее на цепочке висело золотое сердечко.
Пьетро боялся, что, если он скажет, что должен вернуться в Сиену, это прозвучит смешно. Он шел, уставившись на свои руки, они долго молчали, и, в конце концов, она спросила сама:
— Когда ты уезжаешь?
— Завтра.
— Значит, мы больше не увидимся!
Он, пораженный ее шутливым спокойным тоном, спросил со вздохом:
— Ты будешь всегда меня помнить?
И Гизола ответила, убежденно, почти покорно:
— Всегда.
Потом, взглянув на него и заметив его неудовольствие, сказала:
— Ты думаешь, я мало тебя люблю.
Это была чистая правда, но все-таки он ответил:
— Я тебе верю.
Гизола снова улыбнулась, низко склонив голову, и на этот раз улыбка задержалась на губах.
Дорога, по которой гулял ветер, неслышно поднимая тут и там клубы белой пыли, была настолько пустынна, будто по ней в жизни никто не ходил. Гизола казалась красивой по-новому и как будто пополневшей. «Даже такая одежда на ней хороша!» Он никак не мог оторвать глаз от сердечка: хотелось его снять, а то ей будут смотреть прямо на грудь.
Гизола заметила его взгляд и ждала, что будет. Увидев это, он спросил:
— Зачем ты его носишь?
Она покраснела и, казалось, хотела прикрыть сердечко рукой.
— Сама купила или тебе подарили?
— Подарили.
— Кто? Скажи немедленно.
Он остановился, развернулся к ней и заставил ее сделать то же самое.
— Моя сестра Лючия.
— Давно?
— Год назад, когда приезжала меня навестить.
— Она тебя любит?
— Она — да, а я ее — нет.
— Почему?
— Не знаю…
— Почему? Скажи. Если уж ты мне не скажешь!
— Не знаю. Мы не похожи по характеру.
Он подумал, что, возможно, так оно и есть, поскольку на вид они тоже были совершенно не похожи. Это его обрадовало. И все-таки по отношению к сестре он тоже чувствовал ревность. И сказал:
— Я куплю тебе другое и будешь носить мое. Точнее, твое, потому что нет больше ничего моего. Ты довольна?
Больше всего ей хотелось расхохотаться, но, конечно, момент был неподходящий. Вместо этого она, не говоря ни слова, повернула назад. И поскольку шагала она быстро-быстро, будто опаздывала, он поинтересовался:
— Тебя ждет та женщина?
— Да, мы поступили опрометчиво.
— Зачем ты так говоришь? Я ведь люблю тебя всем сердцем. Не беспокойся.