Маза поджидала их в начале дороги, руки в боки, встревоженная веселыми намеками рассевшихся вокруг гумна батраков. Джакко засел дома, сердясь, что приходится жечь допоздна масляную лампу, в которую билась бабочка с толстым, в палец, тельцем. Хлопанье и трепыханье ее крыльев заставляли его время от времени поднимать голову и поглядывать за дверь.
У самого гумна Пьетро и Гизола расплели руки. Маза шепнула:
— Далеко не ходите.
Тем временем батраки угомонились — отчасти из чувства приличия перед молодым хозяином. В лунном свете их лица казались размытыми пятнами.
Жердь в стогу так и осталась стоять, покосившись в сторону липы.
Весело жили в Поджо-а-Мели!
Выйдя за ворота, молодые люди снова взялись за руки.
Светлячки, липкие на ощупь, будто резиновые, кишели в бледных кронах несчетными роями, и их все прибывало.
Укрывшись в тени забора, они стали целоваться: она — прислонившись спиной к деревянному штакетнику, он — прижавшись к ней. Вдруг Пьетро заметил, что Гизола слишком сладострастно двигает бедрами — он отстранился и упрекнул ее.
Тут Маза, которая стояла посреди гумна и, прикусив язык, чтобы не отвечать, слушала поневоле шуточки батраков, вконец потеряла терпение и окликнула их. Пьетро и Гизола направились к дому.
Кое-кто из батраков в безудержном веселье крепко чесал затылок. Карло, который стоял чуть наклонившись, уперев руки в колени, то и дело, взглянув на Мазу, разражался издевательским хохотом. То, до чего он недавно дотронулся, словно по-прежнему лежало в руке.
Больше месяца потом не утихали пересуды.
Карло какое-то время еще следил за ними из дверей, когда они разойдутся — ему не верилось, что он пойдет спать, не поговорив с Гизолой.
Но Гизола позвала дочь одного из батраков проводить вместе с нею Пьетро до предместья — чтобы потом не идти назад одной.
Шли они под ручку. Вторая девушка держалась в стороне, не решаясь подойти ближе. Но оглядываясь, они видели, что она улыбается — взволнованно и настороженно, под конец почти судорожно.
Прежде чем расстаться, они еще раз поцеловались. Тогда девушка, которая, закрыв лицо обеими руками, подглядывала сквозь пальцы, повалилась на землю посреди дороги и стала кататься в пыли. Потом завопила, будто никого рядом не было:
— Ой, ой, что ж я делаю!
— Оденься.
Застав ее в комнате с голыми руками, он не стал ее целовать, пока она снова не надела розовый жакет. Потом сказал:
— Так ты мне больше нравишься. Иначе я б не смог тебя поцеловать. Сама знаешь!
Она должна была ехать дилижансом в Радду.
Дело их не продвинулось нисколько: Доменико, уверенный, что время работает на него, с полным самообладанием делал вид, что не интересуется ни Пьетро, ни Гизолой. Кривотолки так и не были опровергнуты, и Пьетро не нашел способа ускорить свадьбу.