Я захрипел, попытался высвободиться — безрезультатно.
— Отпусти! — просипел из последних сил, но без толку.
Тогда дотянулся до револьвера, прижал курносое дуло к обшивке сиденья и выжал спуск.
Хлопнуло неожиданно глухо.
Хлопнуло, и сразу ослабла хватка стиснувших шею пальцев, а салон заполонила кислая вонь пороховых газов.
И тогда воспоминание о семье, о заветной комнате с высоченным шкафом и прямоугольником залитого солнечным светом окна, посерело и умерло.
Мне оказался уже знаком этот запах. Ровно так же пахло в тот далекий день, когда меня забрали в систему.
И тогда, и сейчас пахло порохом и смертью.
И я как-то сразу понял, что у меня нет прошлого.
И не было его никогда. Ни прошлого, ни семьи.
Я отбросил с себя безвольную руку директора, задавил рвавшийся наружу всхлип и потер набитую на тыльной стороне ладони татуировку.
Три заветных кириллических буквицы «Р. П. Г.».
«Русские не сдаются», — вновь всплыла в памяти услышанная от кого-то фраза.
«Русские не сдаются», — и я выжал газ.
За Уралом свои правила? Вот и проверю.
Хватило бы только на дорогу пяти патронов…