Я встревоженно спросил:
— Неужели ничего нельзя сделать… какое-нибудь лекарство..
Он покачал головой.
— Ничего. У него есть ампулы амилнитрита — они его единственная надежда на спасение во время приступа.
Потом он сказал нечто довольно странное:
— Он очень ценит человеческую жизнь, да?
— Да… да.
Сколько раз я слышал, как Пуаро говорит: «Я не одобряю убийства». Это чопорное заявление всегда щекотало мое воображение.
Фрэнклин продолжил:
— Вот в чем мы отличаемся. Я ее не ценю!..
Я с любопытством посмотрел на него. Он со слабой улыбкой наклонил голову.
— Совершенно верно, — сказал он. — Так как смерть все равно неизбежна, разве имеет значение, наступит ли она раньше или позже? Какая разница?
— Тогда какого черта вы стали врачом, если у вас такие воззрения? — с негодованием спросил я.
— О, сударь мой… врачевание заключается не только в отдалении неизбежного конца… у него гораздо большее предназначение… улучшение жизни. Если умирает здоровый человек, не имеет значения… особого, во всяком случае. Если слабоумный… кретин… тогда хорошо… но вот если открыть, как введением какого-то препарата в нужную железу сделать из кретина здорового, нормального индивидуума, выправив недостаточность щитовидки, то это вот, по-моему, невероятно важно.
Я посмотрел на него с возросшим интересом. Я по-прежнему считал, что не стал бы вызывать доктора Фрэнклина, если бы подхватил грипп, но воздал должное его горячечной искренности и силе. Я заметил произошедшие в нем после смерти жены перемены. Его поведение вряд ли можно было назвать траурным. Напротив, он казался более живым, менее рассеянным и полным энергии и огня.
Он резко заметил, ворвавшись в мои мысли:
— Вы с Джудит не очень-то похожи, а?
— Нет, думаю, нет.
— И она не похожа на свою мать?
Я подумал и потом медленно покачал головой.
— Нет. Моя жена была веселым, смеющимся созданием. Она ни к чему не относилась серьезно… и пыталась сделать меня таким же, но, боюсь, безуспешно.
Он слабо улыбнулся.
— Да, вы довольно строгий отец, верно? Так Джудит говорит, Джудит мало смеется… серьезная молодая женщина. Наверное, слишком много работает. Моя вина.
Он погрузился в мрачные размышления. Я непринужденно заметил:
— Должно быть, ваша работа очень интересная?
— А?
— Я сказал, что, должно быть, ваша работа очень интересна.
— Только полдюжине человек. Всем остальным она чертовски скучна, и, вероятно, так оно и есть. Во всяком случае, — он откинул назад голову, его плечи распрямились, и он неожиданно стал тем, кем был — мощным зрелым человеком, — теперь у меня есть шанс! Боже, мне хочется кричать вслух. Люди из министерства дали мне сегодня знать. Место все еще вакантно, и я его получил. Отправляюсь через десять дней.