Постоял Степан, помялся. «Будь что будет!» Подошел сбоку.
— Бог на помощь, добрый человек!
— Доброго здоровья, коли не шутишь. — Потехин с любопытством стал рассматривать Степана и его ружье, небрежно заброшенное за спину. Огладил бороду облапистой ручищей.
— Охотишься, чё ли, погляжу-так?
Степан рассеянно махнул рукой.
— Убиваю… часы да минутки, уповоды да сутки.
— Ну-ну! Опять ведь вам с отцом-те скоро в зимнюю спячку залегать. А зима, посчитай, целая жись.
Всей пятерней Потехин старательно поскреб у себя за пазухой и вдруг резко отдернул руку, словно на что-то чрезмерно горячее или острое наткнулись пальцы его там, под взмокшей рубахой на груди. Розовое лицо Потехина полыхало жаром, как после бани.
Устраиваясь на березовом чураке, Агафон Григорьевич поманил Степана полусогнутым указательным пальцем и развязал узелок.
— Присаживайся, Дементьевич. Покоштуем.
Степан не противился.
Медленно, но верно, как надежными жерновами разжевывая еду, Потехин говорил:
— Поди за Клашкой ходишь доглядываешь?
— Поди.
— Ну?
— Чо, «ну»?
— Приметил чё-нибудь?
Степан молча покрутил головой.
— Ты что, — взъелся на него Потехин, — лесом шел, а дров не видел? Ее ведь капитан-следователь подцепил. Обходительный такой, краснобай. На машине казенной разваживает. Гляди, паря, кабы чего из этого у них не вышло. Закрутит он твою Клашку, как собаку в колесо. Тогда того…
— Чего «того»? — насторожился Степан.
— Третьего тебе в подоле принесет, вот што — «того». Тебе же ростить-то. Не век по лесам шляться будешь.
— Вот и ладно, — съехидничал Степан. — Чей бы бычок ни прыгал, а теленочек наш будет.
Потехин перестал жевать, глядел на Степана недоумевающим долгим взглядом, полуоткрыв рот. Степан же проворно управлялся с едой. Причем ломтики сала кромсал сам. Делал вид: чье кушает — того и слушает.
Потехин крутнул башкой и безнадежно махнул рукой:
— Оно, конешно, так: за хвост не удержаться, коли гриву упустил.
— Какие еще новости в Крутоярах? — полюбопытствовал Степан.
— Новостей — со всех волостей, — охотно развязал язык Потехин. — Говорят, колхозникам в этом году по три кило хлеба на трудодень отвалят, соломы там, сена, меду, денег…
— Ну и ладно, — Степан просветлел лицом. — Вон как урабливались все. А еще чего нового?
— Бывший председатель колхоза Андрей Злыгостев демобилизовался. Вся грудь в орденах. Страсть! О двадцати двух крутояровцах похоронки пришли за эти годы. Многовато! Дорка Спиридонихина забрюхатела, говорят, от Пашки Оголихинова. А бригадир наш, Ларька Самсонов, пьяница несчастный, лучшую лошадь — Зорьку — угробил. Нажрался, уснул, а лошадь-то в речку вместе с телегой с крутизны бултыхнулась. Судить, должно, будут. Давно пора! Да ведь не могут-засудить-то. Добрые садятся, а такая полова — поверху плавает.