Осторожным зверем пробрался он сквозь заросли на другой стороне прудка, на получетвереньках вполз в молодой ельник, откуда видна была вся пасека как на ладони.
Ульи в пасеке стояли на своих местах. На зиму их еще не убрали в утепленный сарай, который на Урале называют омшаником. Медосбор закончился, но у летков в ульи — приметил Сволин — еще сидели пчелиные сторожа. Дверь в омшаник была распахнута, и оттуда, изнутри, доносился стук. Кто-то копошился там. Сволин затаился, протер глаза, стал напрягать зрение. И каким было его удивление, когда в вышедшем на свет человеке он узнал Потехина.
Ошибки быть не могло: схожей с Потехиным комплекции мужика в Крутоярах не было. Все та же выношенная барашковая шапка на нем с поднятыми и не завязанными вверху ушами, все тот же пониток — самодельное легкое пальто из домотканины. Рыжая окладистая борода и высокие сросшиеся черные брови придавали лицу этого человека вид деловой и строгий.
Таким знал Сволин Потехина. Он выждал, когда Потехин стал закрывать дверь омшаника, и широким размашистым шагом направился к нему напрямик, мимо ульев.
— Здравия желаем, Агафон Григорьевич, — погашая скорость ходьбы и озираясь по сторонам, приветствовал Сволин бывшего своего сослуживца по эскадрону.
Потехин плавно, как на смазанных шарнирах, сделал разворот в его сторону. Его близко посаженные к переносице глаза расширились от растерянности и недоумения, полуоткрытый рот перекосился да так и застыл. Долго и пристально, почти в упор, рассматривал он близорукими глазами вынырнувшего словно из-под земли старого рубаку. Отозвался по-деревенски осторожно:
— Дементий Максимович никак? Долгонько не было тебя. Долгонько!
— Дал бог, узнал! — словно кому-то третьему сообщил Сволин.
Протягивая руку для пожатия, Потехин повеселел.
— А ить нашенские давно похоронили тебя, и отпели давно! Такие, голуба, дела дивные!
Глядеть в глаза Потехину Сволин не хотел, неприятным казалось ему лицо эскадронника. Он все время смотрел мимо и под ноги. Потехин понимал его, но не сердился. И все-таки глаза его источали снисходительную, заискивающую улыбку, в которой таилась телячья тоска.
— Они меня похоронили! — оживился Сволин. — Ежели человека заживо хоронят — долго жить будет.
Сплюнул, грубо выпалил:
— Не спеши, коза, все волки будут твои. Меня хоронить — не вашенская забота. Радетели!
Потехин без причины хлопал глазами, изучающе и виновато смотрел на своего бывшего командира.
— Да ты, никак, сердце приимел через мои разговоры?
— Дело к тебе имею преогромное и скрытное.