И каждый раз, когда Зария к ней прикасалась, Василиса чувствовала необычное напряжение, исходящее от легких пальцев чернушки — то ли тепло, то ли жар… Скорее это было похоже на слабый электрический разряд, только приносил он не боль, а прилив каких‑то будоражащих сил. А, может, просто казалось.
По пути к торгу Василиса, кстати, убедилась, что таверна Багоя стояла не просто на отшибе, а вообще… черт знает где. Видимо в самом сером невзрачном и облезлом квартале. Дома здесь были небогатые и неказистые, бесстыдно жались друг к дружке стенами, заборами и кровлями, нескромно выпячивались навесами и столбами крылец. Меж ними петляла ныне подсохшая грунтовая дорога, которая в распутицу, наверное, раскисала до состояния манной каши. Из‑за этого стены всех жилищ чуть не на метр покрывали брызги засохшей грязи. Словом, пейзаж, достойный в своей унылости, пера Достоевского, если бы не весело зеленеющие деревья.
Девушка шла, с наслаждением вдыхая прогретый солнцем весенний воздух. Зария ковыляла рядом, упрямо глядя под ноги и по обычаю занавесившись от солнца, ясного денька, своей спутницы и встречных прохожих челкой.
«А дома сейчас разгар лета…» — думала Василиса.
В общежитии, небось, раскалилась крыша и в комнатах теперь духота да жарища. Тётя Нюра — бессменный комендант — наверняка, привычно ругается с жилконторой по поводу текущих кранов, а Галька из соседней комнаты нет-нет да включает микроволновку, из‑за которой на всём этаже вышибает свет. Ох, как же хочется домой! Хоть бы одним глазком взглянуть на Юрку (он, наверное, до сих пор ищет несчастную пропажу), на вечно поддатого повара Лёню, на Гальку с её ненавистной микроволновкой, даже на мать. Последняя, правда, совсем спилась. Но всё‑таки по ней скучалось тоже. Родня ведь… Какая ни есть.
Печальные мысли отлетели при выходе на главную улицу. Здесь изменилось всё — стыдливо отпрянули подальше грязные закоулки, мостовая раскинулась от края до края, красивые каменные здания потянулись в апрельское небо, красная черепица весело топорщилась на покатых крышах. Хм… похоже, Василиса и впрямь жила и работала в трущобах.
А тут по мостовой цокали красивые лошади, проезжали богатые экипажи, горожане выглядели наряднее и богаче. На фоне некоторых Василиса в своем облезлом и полушубке (надетом, к тому же, совершенно не по сезону) и блеклой юбке казалась военной беженкой.
Да, и к слову о местных дамах! Они согревали взгляд пышностью форм и здоровым румянцем. Следовало признать — по здешним улицам практически не бегали суповые наборы с остренькими личиками и бледной кожей. В женщинах тут, по всей видимости, ценились не торчащие рёбра и ключицы, а плавная округлость. Впервые в жизни Лиса не чувствовала себя сдобной шанежкой среди высушенных галет.