За обедом в кают-компании, скорее это был не обед, а цирковое представление жонглеров-дилетантов, я сказал второму штурману и старпому: «Будьте особенно внимательны на вахте. Сейчас мы повернем на ветер, и навстречу нам из Датского пролива может двигаться лед. Я получил сообщение, что БМРТ-259, который шел этим проливом неделю назад, распорол себе скулу о льдину».
Штурманы молча покивали головами.
Поворот на ветер значительно снизит скорость да и удлинит наш путь. Придем на промысел с опозданием на сутки. А что делать?
Потом в дверь каюты постучал помполит, он на качку крепкий, принес план новогодних мероприятий. Новый год через три дня. Дмитрий Викторович притащил с собой ворох бумаг и разработанную светлыми умами из Управления тралфлота «Инструкцию по проведению праздников и дней рождения». Не поверил бы, что можно сочинить такое, только сам ее держал в руках и читал основные пункты.
Дал он мне на подпись поздравительные открытки тем ребятам, у кого день рождения случился в океане. «Администрация и общественные организации траулера имярек поздравляют тебя, дорогой имярек, с днем рождения и желают…» И подписи капитана и помполита. Начертал я на одной свою фамилию, переворачиваю ее. Батюшки мои! Мемориал Пискаревского кладбища в Ленинграде! Вторую смотрю, третью… То же самое.
— Викторыч! Неужели у тебя все открытки такие?
— А что, Игорь Васильевич, — встревоженно спросил он, — что-нибудь не так? Красиво ведь и памятник архитектуры. Питер наш опять же… Я под Питером в полку штурмовой авиации служил.
— Так это же кладбище! — вскричал я. — А ты их, Викторыч, ребят наших, с днем рождения поздравляешь… Дошло?
Тут он стукнул себя по лбу и такое завернул, что я на мгновение лишился речи. А еще говорят, что моряки великие доки насчет загибанья… Аэродромная служба и не такое еще может.
Расстроился помполит, а я ему совет дал. Всех ребят опросить, без широкого, разумеется, трепа, и реквизировать у них нормальные открытки. Наверняка каждый прихватил на рейс с десяток. А на этих пусть помполит себе домой приветы посылает… Так и порешили.
Шторм кончился на шестые сутки.
В последнюю ночь старого года перечитывал историю капитана Ахава и Белого Кита. Меня тронул пронзительный дух одиночества, который веет над палубой «Пекода», гоняющегося за Моби Диком. Может быть, оттого и ушли в океан Измаил и его товарищи… Не сумели разделить судьбу с кем-либо на суше и обрекли себя на еще большую изоляцию от всего человечества.
Уже в первой главе романа о Белом Ките Герман Мелвилл пытается объяснить загадочную тягу людей к морю. «Почему всякий нормальный, здоровый мальчишка, имеющий нормальную, здоровую мальчишечью душу, — спрашивает Мелвилл, — обязательно начинает рано или поздно бредить морем? Почему сами вы, впервые отправившись пассажиром в морское плавание, ощущаете мистический трепет, когда вам впервые сообщают, что берега скрылись из виду? Почему древние персы считали море священным? Почему греки выделили ему особое божество, и притом — родного брата Зевса? Разумеется, во всем этом есть глубокий смысл. И еще более глубокий смысл заключен в повести о Нарциссе, который, будучи не в силах уловить мучительный, смутный образ, увиденный им в водоеме, бросился в воду и утонул. Но ведь и сами мы видим тот же образ во всех реках и океанах. Это — образ непостижимого фантома жизни; и здесь — вся разгадка».