Я прочитал это письмо и никогда не говорил и не скажу, конечно, о нем ни Галке, ни Игорю. Но теперь понимаю ее слова в тот вечер: «А ведь ты сам этого хотел, сам хотел…» Да, понимаю, к кому они, слова эти, были обращены, и от понимания этого мне становится ой как неуютно. Все новые и новые сомнения одолевают меня, приходит неуверенность в самом себе.
…Мой отец загораживал от меня мир. С тех пор как я стал хоть что-нибудь понимать, я был «сыном профессора Решевского».
В конце концов я возненавидел себя за то, что был не сам по себе, а только сыном своего отца. И это было несправедливо по отношению к отцу. Все знали его как доброго человека, который спас от смерти, от тяжелых недугов сотни людей. Его положение обеспечило мне в трудные военные годы детство без обычных для большинства моих сверстников лишений.
Но с тех пор и на всю жизнь осталось ощущение неуверенности в себе, чувство необъяснимого страха перед неведомыми силами, могущими в любое мгновение причинить зло моим близким. Я постоянно ждал неприятностей со стороны, вернее, со всех сторон, с трудом унимал волнение, когда мне сообщали, что вызывает начальство, хотя и твердо знал, что за мной нет никакой вины…
Да, я был таким. Нелегкая рыбацкая жизнь сумела сформировать внешний облик, но система координат моего существа организована была много лет назад.
Только Галка и смогла увидеть все до конца. Я понимаю, все понимаю… Самое страшное — видеть себя со стороны, понимать и не иметь сил изменить что-либо… Ей нужен был такой, как я. Она и нашла его…
«Не распускай нюни, Решевский, — сказал я себе. — На мостике ты умел показать класс и рыбу ловить научился. А швартовал свой «корвет» не хуже Волкова».
Но все это — от чувства отчаяния, что находило на меня, когда махал на все и лез на рожон. Со стороны же смотреть — смельчак, рубаха-парень… Я знал, что никому нет дела до моей истинной сути, а лихих уважают. Так буду лихим наперекор всем комплексам, вместе взятым!..
Тогда, в шторм, на «Волховстрое», я первым вызвался обуздать сорвавшуюся с креплений тяжеленную машину. Вроде бы в герои захотел, хотя это было служебным долгом всей палубной команды. Полез в герои, а получилось, что Волков спас и мне, и Женьке Наседкину жизнь, и именно он рисковал собой, чтоб защитить нас, а ведь лезть в герои Волков отнюдь не собирался.
Как сейчас, вижу квадратный кузов машины, неотвратимо надвигающийся на нас с Женькой, беспомощных, прижатых к стальному фальшборту. В принципе не боюсь смерти, всякое приходилось повидать, и тонул однажды вместе с судном, а вот увижу зеленый кузов — и мурашки по телу…