— Джеральд Херд будет сидеть на полу, — сказал Ишервуд.
Херд приехал и сидел на единственном в доме стуле.
Мы с Мэгги и Ишервудом сидели на полу.
Через пару недель после той встречи Херд и Олдос Хаксли пригласили меня на чай, и оба спросили, вторя эхом друг другу:
— Вы сами-то знаете, кто вы?
— Кто?
— Вы поэт, — сказали они в один голос.
— О, Боже, — ответил я. — Правда?
Так что мы завершаем на том, с чего начали: один друг отправляет меня в дорогу, другой встречает в конце пути. Что, если бы Норман Корвин не уговорил меня уехать в Нью-Йорк, а Уолтер Брэдбери не принял бы меня там?
Возможно, у Марса никогда не появилась бы атмосфера, и марсиане никогда не рождались бы и не жили в своих золотых масках, а их непостроенные города навсегда затерялись бы среди холмов с неразработанными карьерами. Большое спасибо этим двоим за ту поездку в Манхэттен, обернувшуюся путешествием в другой мир — кольцевым рейсом, который существует уже сорок лет.
6 июля 1990
На плечах великанов
Сумерки в музее роботов: возрождение воображения
Уже лет десять я пишу длинную повествовательную поэму о маленьком мальчике из ближайшего будущего, который приходит в аудио-аниматронный музей, быстро идет мимо входа в правую галерею, обозначенную «Древний Рим», мимо двери с табличкой «Александрия» и переступает порог того зала, где указатель с надписью «Древняя Греция» направлен в сторону зеленого луга.
Мальчик бежит по искусственной траве и встречает Платона, Сократа и, может быть, Еврипида, сидящих в полдень под оливковым деревом, пьющих вино, вкушающих хлеб и мед и изрекающих истины.
Сперва мальчик робеет, а потом спрашивает у Платона:
— Как там ваша Республика?
— Присядь, мальчик, — отвечает Платон, — и я тебе расскажу.
Мальчик садится. Платон рассказывает. Сократ тоже вставляет словцо иной раз. Еврипид разыгрывает сцену из одной из своих пьес.
По ходу дела мальчик вполне может задать вопрос, занимающий наши умы уже несколько десятилетий:
— Как получилось, что в США, стране передовых идей, так долго пренебрегали фэнтези и научной фантастикой? Почему на них обратили внимание только в последние тридцать лет?
Мальчик может задать и другие вопросы:
— Кто запустил волну перемен?
— Кто велел учителям и библиотекарям взяться за ум, сесть прямо и слушать внимательно?
— И кто в нашей стране, в то же самое время, отошел от абстракции и вернул изобразительное искусство в русло чистой иллюстративности?
Поскольку я жив и не робот, а наш аудио-аниматронный Платон вполне может и не быть запрограммированным отвечать на такие вопросы, я постараюсь ответить сам.