Сытые, подобревшие, лежали они на теплом песке и глядели кто куда: на Дон, несущий, как игрушки, разноцветные лодки и яхты, белоснежные величественные пароходы и черные медлительные баржи; на поросший кустами и деревьями Зеленый остров, окаймленный желтыми песчаными отмелями; на чаек, чиркающих по воде острыми крыльями; в голубую безоблачную и бездонную глубь неба…
* * *
Неделю ребята пропадали на Дону. Иногда возвращались уже в темноте: трудно отказать себе в удовольствии порыбачить на вечерней зорьке, когда клюет так, что успевай только подсекать да вытаскивать.
Дома у всех повторялась обычно одна и та же сцена. Мать принималась было ругать. Но рыбак гордо протягивал кукан, тяжелый от нанизанной на него рыбы:
— Возьми, мама… Почти всю вечером поймал.
Она смягчалась, ворчала уже только так, для порядка:
— Сердце изболится, дожидаючись. А вдруг что случилось…
— А что со мной может случиться, мам? Я же не один!
— Мыслимое дело — целый день не жравши… Садись уж.
— Да я и не проголодался, мам. Мы уху варили…
— Ишь ты! А рыбешки совсем подходящие есть, — замечала мать. — Эти на ушицу пойдут. А те засолить, что ли?
— Ага. Засолить… Завтра я еще свежих принесу, — отзывался рыбак, уплетая обед, ставший поздним ужином.
Только Алешку Немтыря мать не ругала никогда. Едва повернув на Лермонтовскую, он совал два пальца в рот и… раздавался такой разбойный свист, что все собаки на улице тотчас заливались лаем. Как это у него получалось?! Сам не слышит, а свистит, как никто из мальчишек.
На сигнал тотчас выскакивали из калитки его младшие братья, Сережка и Колька. Разглядывали рыбу, прыгали, визжали. В сопровождении почетного эскорта появлялся он перед матерью, улыбаясь во весь рот. Мать знала: ругай не ругай — с него как с гуся вода.
— Явился? Живой… Ну и ладно…
На Абдула в семье стали смотреть уже как на добытчика. Жена брата, Маша, возьмет рыбу и, если ее окажется меньше, чем вчера, обязательно скажет:
— Что ж ты не постарался?
— Зато смотри, хороший! Совсем большой некоторый!..
— Все равно, — не уступала Маша. — Когда сидишь с удочкой, по сторонам не зевай. На всю ораву разве хватит?.. Ну, ладно, Абдульчик. Зато сам на даровых харчах день прожил…
Абдул не обижался. Маша не была такой уж скупой и бессердечной. Просто очень тяжело жилось ей. Совсем еще молодая, а лицо все в морщинах. Встает раньше всех и позже всех спать ложится. Четверых детей прокормить — совсем не легкое дело при одном работнике. Каждый кусок на счету.
— А ты справный становишься. Кормит тебя Дон-батюшка. Он многих кормит, — прищурится Маша, вспоминая. — Я девчонкой тоже хорошо рыбу ловила… Ох, когда это было! И Дона того уже сколько лет в глаза не видела…