– Робя-а-а! Они же брата моего, Федю, замочили! Всех перебью, псов поганых!!
В кубрике, было слышно, поднялась возня. Зайчика, как видно, держали за руки, не давая привести свое намерение в исполнение. Цыган успокаивал Зайчика, говоря ему:
– Да ты вначале сними с него шлем, посмотри, кто там, а потом и делай, что задумал. Я же Федю твоего еще час назад на берегу видел, не мог он здесь оказаться, да и вообще никого из наших здесь вчера не было. Давай, давай, снимай шлем!
Зайчик, похоже, согласился с доводами главаря, но продолжал как-то тихо, но угрожающе поскуливать. Кошмарик был ни жив ни мертв, потому что их всех на самом деле ожидала страшная участь пасть от рук тех, кто принял их за конкурентов. И бежать не было никакой возможности – рядом стоял четвертый «рыцарь белого трезубца». Однако послышалось лязганье, скрип, и скоро удивленный возглас долетел до слуха Леньки.
– Ну, я в полном отпаде, мужики! – сказал Зайчик. – Да это ж Гнилого человек. Дятел, что ли, или Батл, призабыл уже…
– И гляди-ка, свежий еще, – заметил другой «трезубец». – Когда же его грохнули?
– Похоже, поутру сегодня, – озадаченно произнес Цыган. – Из пистоля бацнули, прямо в сердце. Эти, наверное, мажоры его умочили.
Кошмарик слышал все это, поглядывал на живодеров, стоявших тут же, и по их лицам догадывался о страхе, заполнившем их жестокие, но трусливые сердца. Ленька понимал, что и его самого принимают за мажора, но сейчас ему было очень приятно оттого, что живодерам придется несладко. Однако вышедший из кубрика Цыган сразу обратился именно к нему, к Кошмарику, а не к Богдану и его компаньонам.
– Парень, объясни нам, пожалуйста, – очень вкрадчиво, тихо заговорил бородач, кладя свою тяжелую руку на плечо Кошмарика, – почему ты сказал, что вы имеете отношение к Гнилому? Ты это так, сдуру брякнул?
Ленька, моргая белыми ресницами и пошмыргивая своим остреньким носиком, спешно думал, как ему ответить. Если бы он отказался от своих слов, то освободил бы Богдана с приятелями от подозрения, что они конкуренты «трезубца». Тогда «трезубцы» могли отпустить Богдана на волю и Кошмарику бы не поздоровилось – живодеры истерзали бы его еще и за то, что он втягивал их в историю с враждой «трезубца» и какого-то Гнилого. А признаваться в знакомстве с Гнилым тоже было небезопасно. Однако Ленька решил отстаивать прежнюю версию:
– А чё, Цыган, я разве похож на мажора? Говорю тебе, что от Гнилого мы и меня сегодня на платформу привезли для того, чтобы я на транспорт нырял, ведь водолаз-то наш, Дятел этот, под водой на гвоздь какой-то напоролся – и каюк ему. Никто его не мочил! Сам он нарвался!