— Н-да… — сочувственно протянул зоотехник. Так что же от меня требуется?
— Что от вас требуется? Дайте мне письменное заключение насчет Ворона и заверните покрепче.
— Думаете, поможет?
— Буду бороться.
— Хорошо, напишу. Но вот вам мой совет, Алексей Федорович. В декабре открывается зимний беговой сезон, и колхозы-победители получат право приобретать по облегченным ценам племенных коней на девятом конезаводе. Рискните, у вас есть материал: Стрелка, Снежная королева…
— Мне уже говорил об этом парторг…
— Странно! Откуда Ожигов узнал? Это, так сказать, неофициальные сведения.
— А он такой — неопределенно заметил Кретов. — Что же, давайте заключение…
II
С теперешним председателем сухинского колхоза Стругановым Кретов был дружен чуть не с самого детства. Тогда Струганов был чернобровым, стройным пареньком, говоруном, баянистом, зачинщиком всяких проказ, которого нередко бивали на вечерках менее удачливые кавалеры. Сейчас он превратился в здоровенного мужика саженного роста, с красным, словно с мороза, лицом, обрамленным угольно-черной бородой. Струганов хорошо знал хозяйство, умел зажечь людей, не боялся нововведений, но была ему свойственна какая-то ограниченность, заставлявшая его отстранять от себя многое, что не было связано с ближайшими интересами хозяйства. Если этот недостаток председателя не сказывался сколько-нибудь заметно на жизни сухинского колхоза, то лишь потому, что рядом со Стругановым стоял такой человек, как Ожигов, колхозный бухгалтер и парторг. Было что-то трогательное в том, с какой доверчивостью Струганов, этот самолюбивый и властный человек, слушался Ожигова…
Кретов был очень доволен, что Ожигов оказался в правлении, когда он зашел туда для решительного разговора с председателем.
Струганов с подчеркнутым вниманием прочитал заключение районного зоотехника.
— Красиво пишет, — заметил он, — ну прямо тебе Шолохов! Да только разговор этот сейчас лишний, фондов свободных нет.
— Та-ак… Это твое последнее слово?
Вопрос Кретова, таивший в себе угрозу, дал Струганову лишь повод для одной из тех звонких фраз, до которых он был большой охотник:
— Ты же знаешь: мое слово — кремень. Сказано — точка!
— Ну что ж, — серьезно и печально сказал Кретов, — придется нам расстаться.
— Артист! — усмехнулся Ожигов, оторвавшись от бумаг. — Да тебя гони — не уйдешь. Ты, брат, у нас что Святогор — в землю врос!
— Нет, Марк Иванович, ошибаешься, у меня свои правила, своя совесть есть. Разводить недоделков не стану.
Подобные разговоры случались у них и прежде, но было на этот раз в голосе Кретова нечто, убеждавшее, что он от своих слов не откажется. Струганов испугался: при всей его амбиции, колхозный интерес стоял для него на первом месте.