— Неужто покрупнее не нашлось?
— Мал золотник, да дорог, — отозвался Кретов.
В глазах Никифора мелькнули огоньки, он побледнел, но сдержал резкое слово.
Кретов решил, что насмешка наездника окажется Никифору полезнее его советов. Он перевел взгляд на коней, которых Санька проваживал в небольшом парке вблизи конюшен ипподрома. Их спины были покрыты мохнатыми попонами. Стрелке попона была великовата; бахрома волочилась по снегу. Кретову, никогда не сомневавшемуся в ее элитных качествах, Стрелка показалась что-то уж слишком мелкой для трехлетки. Маргаритка, крупная кобыла, ходила с ленивой, немного тяжеловесной грацией, но Кретов видел ее недостаточно суховатую ногу и слишком присадистый для орловского рысака круп. Снежная королева понуро стояла в стороне.
Болельщики и мальчишки, проникшие сюда с трибун, несмотря на кордон милиционеров, обходили вниманием сухинских коней. Больше всего народу толпилось вокруг Смельчака — статного красавца, производителя девятого конезавода, и не уступавшей ему в резвости четырехлетней кобылы Фиалки, в белых чулочках на всех четырех ногах и с белой звездочкой на лбу. Другие болельщики тесно обступили коней колхоза «Первомай». Монументальные фигуры знаменитых тренеров и наездников братьев Камневых вызывали всеобщее почтение. Первомайская конеферма славилась на всю область, ее питомцам принадлежало большинство областных рекордов. Не отвечая на робкие приставания болельщиков, братья Камневы единственные оставались невозмутимыми посреди этого моря страстей.
— Когда объявят заезд, — сказал Кретов, — сразу выезжай на дорожку и промни хорошенько Маргаритку. Не бойся фальстарта, пусть хоть десять раз отменяют; знай свое дело — ближе к бровке.
Никифор согласно кивнул и облизал пересохшие губы.
«Пожалуй, ему лучше остаться одному», — сказал себе Кретов, пожал горячую руку Никифора и пошел на трибуны.
Он миновал большой зал, вдоль стен которого располагались кассы, поднялся на трибуну и стал отыскивать взглядом своих.
Голос диктора монотонно и чуть нарастав бубнил:
— По двум заездам победа присуждена Шалфею, колхоз «Заря», тренер-наездник Сорокин.
Вдоль трибун вразвалку шел коренастый наездник в темномалиновом камзоле, в малиново-белом картузе козырьком назад, ведя на поводу жеребца. В ответ на крики и рукоплескания, несущиеся с трибун, Сорокин равнодушно потрясал рукой с видом человека, привыкшего к почестям. Кретов не мог налюбоваться на жеребца. Вот бы такого сухинцам!
Не дойдя до конца трибуны, жеребец тряхнул головой и повернул назад; казалось, и он, подобно своему наезднику, пресыщен славой.