Глядя в пытливые карие глаза, Джастин вспомнил иную Эмили — барахтающуюся в волнах морского прибоя в насквозь промокшей юбке, облепившей стройные ноги; сидящую на золотом песке, стыдливо прикрыв ладонями обнаженную грудь, с взлохмаченными утренним бризом и ласками любимого волосами.
— Сейчас мы не в Новой Зеландии, а в Лондоне, — мягко напомнил Джастин, осторожно высвобождая руку.
Об этом следовало напомнить скорее себе, но одними словами невозможно утолить страшный голод. Джастин поспешно отвел глаза и приблизился к кровати, на которой аккуратно расстелила всевозможные наряды безвинно виноватая горничная, с позором изгнанная из дома. Джастин медленно пропустил между пальцев шелковый чулок и укоризненно сказал:
— Ты сидишь здесь взаперти вот уж три дня, забаррикадировалась и никого не желаешь видеть. Если я позволю не надевать эту штуку с китовым усом, ты согласишься спуститься вниз и познакомиться наконец с семьей?
— Перчатки тоже не надену, я выгляжу ужасно глупо в перчатках, — сказала Эмили, задумчиво разглядывая ворох женских нарядов.
— Ладно, перчатки отставить, — фыркнул в ответ Джастин, перебросил чулок через плечо девушки, повернулся к двери и добавил: — Буду ждать тебя внизу.
— Давно бы так! — торжествовала победу Эмили.
На миг Джастин застыл на месте, и даже по спине его было видно, что он сдерживается с огромным трудом; потом он открыл и закрыл дверь так бережно, что было ясно: его так и подмывало грохнуть дверью изо всех сил, сорвать на ней злость.
Поджидая Эмили у лестницы, Джастин обратил внимание на скопление людей, которые почему-то нашли себе неотложное занятие именно здесь, в этом месте. Две горничные усердно протирали со всех сторон столик; а лакей полировал до зеркального блеска хрустальные подвески на лампе. Но хотя руки их были, казалось, заняты полезным трудом, все то и дело стреляли глазами в сторону лестницы в надежде увидеть отважную малышку, осмелившуюся дать пощечину хозяину дома.
Пробили куранты, и Джастин нетерпеливо забарабанил пальцами по перилам. Один из сестриных мужей устроился на скамейке возле высокого деревянного часового футляра, удовлетворенно попыхивая трубкой с длинным чубуком. Трудно было определить, кому из сестер принадлежит этот субъект, поскольку у всех мужей были жидкие волосы неопределенного темного оттенка и все они дома носили свободные твидовые пиджаки. Строгих костюмов чурались, видимо, из боязни, как бы домашние не подумали, будто они собрались наконец выйти на улицу в поисках работы. Немного поразмыслив, Джастин пришел к выводу, что индивидуум с трубкой скорее всего Герберт, благоверный Миллисент, а его роскошные мохнатые брови давно пора подстричь или хотя бы причесать.