Завещаю, чтобы русская нация исполнила сию нашу последнюю волю, и чтобы все, в случае надобности, поддерживали и защищали Елизавету, мою единственную дочь и единственную наследницу Российской империи.
Сие завещание заключает в себе последнюю мою волю. Благословляю дочь мою Елизавету во имя Отца и Сына и Святого Духа».
Что можно сказать по сути и смыслу данного завещания? Не складывается ли у читателя мнения, что оно, во-первых, чересчур обстоятельно, а во-вторых, в нем настойчиво, можно даже сказать назойливо, проводится мысль о дочери Елизаветы как о единственно законной наследнице российского престола? Почему мы выделяем именно эти два пункта? Да потому, что завещание — это все-таки плод раздумий одного человека, и оно должно насколько можно лапидарно отразить сокровенные чаяния завещателя, которые должны касаться высоких сфер государственной политики, но не вменять в обязанность наследнику строительство школ и проведение переписи населения. Когда такое случается, завещание перестает быть таковым, а становится как бы подробной программой, какую может выработать некий коллективный орган, например, государственный совет, но вряд ли — завещатель. Его задача — определить стратегию государственной жизни, а не ее тактику.
Такое же чувство неблагополучия вызывает и неоднократное напоминание завещателя о том, что Елизавета II — ее единственная законная наследница. Когда в этом нет никаких сомнений (а у Елизаветы Петровны их не должно было быть, если это она писала завещание), не стоит создавать их искусственно, что, собственно говоря, и случилось.
Не этими ли соображениями руководствовались и первые исследователи «Завещания», когда заподозрили в нем фальшивку?
Но вернемся в Рагузу.
Мы уже говорили, что рагузские власти не питали симпатии к Екатерине II (их не устраивало присутствие российского флота в Средиземном море), однако осторожные люди из сената республики, понимающие возрастающую роль России в Европе, донесли о самозванке российской самодержице. Но Екатерине, ведшей в то время войну против Пугачева, вероятно, не хотелось до поры до времени обращать внимание общественности на еще одну опасность для своего царствования, а потому она через графа Никиту Панина, российского министра иностранных дел, известила рагузский сенат, что не стоит обращать внимание на домогательства какой-то «побродяжки» (выражение Екатерины II. — Авт.). Но для себя императрица сделала зарубку в памяти и, как мы скоро увидим, отнеслась к полученному сообщению более чем серьезно.
Между тем «графиня Пинненберг» времени зря не теряла. Отправив послания русским морякам к графу Орлову, она 24 августа написала письмо и турецкому султану Абдул-Гамиду I, прося его выдать фирман на въезд в Турцию ей и князю Радзивиллу, чтобы в Стамбуле договориться о совместной борьбе против России. Стремясь сильнее воздействовать на Абдул-Гамида, самозванка сообщала ему как о решенном деле о переходе на ее сторону русской эскадры и ее командующего, а также обещала привлечь к союзу против Екатерины Польшу и Швецию. Письмо было подписано: Вашего императорского Величества верный друг и соседка Елизавета.