– Что?
– Кто-то прислал на ее похороны цветок.
Финн непонимающе посмотрел на нее.
– Цветок с запиской. Там было написано лишь «Прости».
Он помотал головой:
– Нет. Но я действительно прошу: прости. Как же я сожалею обо всем, что произошло. Я не должен был отпускать ее на Бали одну. Я должен был сообщить тебе, где она. И еще эти деньги – надо было дать, сколько она просила, а не покупать этот чертов билет! – Он сдавил голову руками. – И то, что я написал, – Господи, как это жестоко… Мне страшно подумать, что она в это поверила или что из-за этих слов она…
– Прекрати! Не смей так говорить!
Финн понурил голову. Это чувство вины сидело в нем долгие месяцы и уже превратилось в нечто большее.
– Кейти, – тихо произнес он, – мне необходимо знать, что чувствовала Миа, когда получила мое письмо.
Он пересек комнату и взял с прикроватной тумбочки дневник. Морская синева обложки тускло отблескивала в его руках. Ему вспомнились моменты, когда Миа что-то писала в нем, дневник то покачивался у нее на коленях, когда они ехали по Калифорнии, то лежал раскрытым на полу в палатке при свете фонарика, а то она сдувала с его корешка песок после того, как делала заметки на пляже.
– Здесь есть об этом, – сказал Финн, протягивая Кейти дневник. – Прошу тебя, я должен знать, что она написала.
(Бали, март)
Миа сидела почти неподвижно, с прямой спиной. Ее волосы темной шалью закрывали плечи, а босые ноги упирались в деревянную перекладину компьютерного стола. Глаза ее скользили по экрану монитора – она уже второй раз читала присланное Финном по электронной почте письмо.
Затем, словно очнувшись, она моргнула и внезапно пришла в движение: резко отодвинув стул, схватила свою сумку и выскочила из интернет-кафе.
Ночь была приятно теплой, и улицу заполнили туристы вперемежку с лоточниками, торговавшими всякой всячиной. Опустив глаза, Миа пробиралась сквозь толпу. Где-то глубоко внутри нее набирала обороты тревога. С каждым шагом в ее мыслях все быстрее крутились слова электронного сообщения Финна. Она шла, ничего не замечая, ее загорелые ноги с болтающейся на лодыжке тонкой серебряной цепочкой двигались словно сами по себе. Перед ней были лишь его слова, будто выжженные на внутренней стороне ее век: «Если не спохватишься, Миа, рискуешь закончить свою жизнь в одиночестве, не зная, что произошло с теми, кто был в твоей жизни. Точно так же, как твой отец».
Она часто дышала, ей не хватало воздуха. В горле стояли автомобильные выхлопы и липкий запах подгнивших фруктов. Мимо проходил мужчина с сигаретой, и она шарахнулась в сторону от навязчивого дыма, – тротуар будто качнулся у нее под ногами. Налетела на худосочного парнишку с йо-йо на пальце, который непонимающе посмотрел на нее большими удивленными глазами.