— Я не виновата! — закричала Грейс, колотя кулаками в истерзанную грудь, и потеряла окружающее.
Когда же вновь открыла глаза, насильники убрались, но она была не одна. Чуть повернув голову, она без всякого удивления увидела Ника. Она не сомневалась, что он появится. Еще раньше она узнала и тройку насильников, то была команда Роя, естественно, не признавшая своего бывшего предводителя.
— Ну, кажется, я все-таки достал тебя, Рой, — голосом, лишенным интонации, лишь констатирующим факт, сказал Ник.
Он почти не изменился, может, чуть поседел. Нет, он изменился, у него не было раньше таких холодных, безжалостных глаз.
— Я не Рой. Я Грейс. Вы отомстили не тому человеку. Рой ушел от вас. Да его и не было никогда.
— Был и есть, — тем же неокрашенным голосом сказал Ник. — Я угадал, что ты баба. Ты слишком много цитировал. Пассивный ум хорошо сочетается с женской физиологией. И вся твоя показная мужественность не могла меня обмануть. И ты, правда, был неуязвим, именно потому, что тебя не было. Тебя надо было сперва сделать, а потом уничтожить.
— Маркиз слишком щепетилен, — донеслось с пола. — А то бы вы все равно проиграли.
«Зубастая дама! — подумал Ник. — Это не Катя. С ней еще придется повозиться».
— При чем тут щепетильность? Я любил Катю, а этому проходимцу нужны лишь твои деньги.
— Он не проходимец. У него родовой замок.
— Ты некультурен, Рой. Не узнал Каноссу. Сюда приполз Генрих VII просить прощения у папы Григория Гильдебранда. С таким же успехом он мог объявить своим владением Колизей, Эйфелеву башню или статую Свободы.
— Бедный мальчик! Ему хотелось погордиться.
— Какая там гордость! Он хотел обдурить тебя. Деньги, Рой, ничего, кроме денег.
— Тогда зачем он ушел? — Голос заметно окреп. — Меня лишили чести, но не денег.
Как рационально! До чего же пластичен человек, особенно женщины. Эта жертва насилия уже нашла спасительную нить. Пусть маркиз подонок, пусть любит деньги, а не ее, лишь бы сохранить его при себе. Изменить тело человека куда легче, чем душу. Ваза упала, но не разбилась. Ник испытал невольное восхищение этой несгибаемой жизненной силой. «И все-таки я допеку тебя, двуполое диво!..»
— Бывает такое, Рой, чего не перешагнуть даже маркизу.
Он подошел к стене, с усилием снял зеркало в резной раме и поднес его Рою-Грейс.
Была короткая тишина, затем страшный задушенный крик. С тускловатой поверхности старинного зеркала сквозь распадающуюся женственность Грейс смотрел Рой. Как будто разорвалась маска, открыв истинное лицо.
— Пристрели меня! — послышалось с пола. — Я не хочу жить!