— Все равно я вас не выпущу.
— Но вам тяжело.
— Нет, и теперь замолчите.
Он почувствовал влагу на ее лице, она плакала бесшумно, одними глазами. Но капкана рук так и не разомкнула, и он слышал в себе движение крови, ощущал каждый сосудик, каждый нерв, ему открылось, что человек лишь в ничтожной мере живет своим телом, может, сотой долей его восприимчивости.
А потом было утро и возникшее еще в полумраке пробуждения чувство, что ее нет ни рядом, ни в комнате, ни в квартире. Дух отлетел, остались голые стены. Так и оказалось. Она прибрала за собой все, что можно было прибрать, не мешая его сну: свою подушку, ворох какого-то тряпья, заменявшего тюфяк, шинель, служившую добавочным одеялом. Она не употребляла косметики, на его коже не сохранилось даже слабого аромата. Она полностью освободила его от себя, чтобы он не чувствовал ни обязательств, ни сожалений, ничего из обременяющих тягостей, какими люди так охотно награждают друг друга и за малое сближение. Она покинула его свободным и легким, это было ее высшим даром.
Он поднялся и пошел в ванную. Душ не работал, и полуголый Игорек, покряхтывая, мылся холодной водой над фарфоровой раковиной умывальника.
— Как успехи? — спросил он, звучно шлепая себя ладонью по груди и плечам.
— Какие успехи? — не понял Петров, а когда понял, как-то бессильно разозлился. — Вы в своем уме? У нас не те отношения. — И чтобы прекратить дальнейшие расспросы, поздравил Игорька с прекрасной ночью.
— Пустой номер, — уныло вздохнул тот.
— А я думал, что у вас старая любовь.
— Любовь первоклассников. Она боится слух потерять.
Он пустил Петрова к умывальнику, а сам стал растираться серым вафельным полотенцем.
— Не нравится мне все это, — проворчал он с кислым, недовольным видом неудовлетворенного и непроспавшегося человека.
— О чем вы?
— Откуда вся эта жратва?.. По карточкам не получишь, на рынке не купить.
— Куда вы гнете? — Петров поднял мокрое лицо.
— Никуда не гну, — нахмурился Игорек. — Только мне, например, хоть лопни, сардинок не достать. Конечно, у меня нет таких ножек, как у Танечки.
По-настоящему способно взбесить лишь подозрение, содержащее хоть тень правды. Но Петрову было известно неизвестное Игорьку, и порыв к расправе минул, едва возник. Он сказал насмешливо:
— То-то вам кусок в горло не шел!.. Смотрю, не ест человек, не пьет!..
У Игорька было повышенное чувство опасности. Он ничего не сказал и ретировался. Когда через несколько минут Петров вышел из ванной, Игорька и след простыл. Большая печальная Инесса налила Петрову стакан спитого чая, подвинула тарелку с засохшим сыром. У нее действительно был необыкновенный слух, сквозь толстую стену и шум льющейся из крана воды она услышала их разговор.