— Какими судьбами? — изумился друг.
— Неисповедимыми. Дания вторично вытолкнула меня вон. А социалистическая Германия открыла двери. Так что теперь мой адрес — ГДР, Дрезден.
— Ничего не понимаю. Вас же встречали после победы как героя. Засыпали цветами…
— Да. Все было: цветы и речи, объятия и слезы. А сейчас мои книги опять бойкотируют, на стенах дома пишут грязные слова, дочерей травят. Как известно, история повторяется. Правда, фарсовости я не ощутил.
— Кто бы мог подумать! Во время войны каждое ваше слово было людям, как глоток свежего воздуха!
— Кто бы мог подумать, что социал-демократы, стакнувшиеся с немцами, на другой день после победы приберут власть к рукам?
— Но они же оставались у власти…
— Формально. В дни войны страну вела компартия. Но едва отгремели выстрелы, обывателям захотелось поскорее и поглубже натянуть ночной колпак. А социал-демократы — лучшее снотворное.
— Вы несколько упрощаете.
— Не думаю. У социал-демократии громадный опыт усыпления масс. «Коммунисты наломают дров» — вот чем они стращают обывателей. Люди устали, они боятся всяких перемен. А к социал-демократам привыкли. С ними — уже доказано — хоть как-то проживешь. Лучше синица в руках, чем сокол в небе — это символ веры мещан. Гарантированное сегодня привлекательней всех светлых далей.
— Вы уезжаете навсегда?
— Нет, я вернусь. Живой или мертвый.
— А почему вы избрали ГДР?
— Язык. Я не только говорю, но могу и писать по-немецки. Моя жена немка. Там мне будет хорошо. Меня даже сделали лауреатом Национальной премии. Это трогательно.
— А почему — Дрезден? — допытывался друг. — Американцы его зверски разрушили.
— Чтобы не забывать о войне. У людей такая короткая память, но об этой войне никто не имеет права забыть. И потом, когда откроется восстановленный Цвингер, я хочу первым туда пройти и отплакаться за все перед Рафаэлевой Мадонной.
— Какой же вы сильный и заряженный на жизнь человек! — восхитился друг.
— Во всяком случае, я еще не расстрелял всей обоймы, — улыбнулся Нексе.
Он смотрит в сторону удаляющегося берега. Сквозь туман проблескивают кресты соборов, купола, шпили башен; порой белесые клубы рассеиваются, и тогда видны уютные дома под темной черепицей, деревья городских парков, мосты через каналы, и тяжкая печаль, будто тенью, накрывает лицо вечного изгнанника…
…Мы опять на окраинной улице Дрездена. Писатель и дворник так же расположены в пространстве, как и тогда, когда мы с ними расстались, — ведь минули какие-то мгновения.
— Майер, — кричит Нексе. — Послушайте, Майер!.. А как насчет ветра истории?..