Дверь скрипнула, тихо, на носках вошла Нина.
— Я не сплю, — сказал Павел Алексеевич. — Почему так поздно?
— А разве поздно?
Она присел на свою кровать, задев столик, печально звякнули какие-то флакончики, и стала раздеваться. Ее контур едва проглядывался в темноте, но все же он отвел глаза.
— Что вы там делали?
— Кто тебя персонально интересует?
Она хотела вывести его из терпения. Сдерживая гнев, он сказал:
— Персонально — ты.
— Целовались с Борисом Петровичем.
Он слышал, как вздохнули пружины кровати, принявшие ее тело. Стало очень тихо, оба замерли, как будто испуганные тем, что впервые вторглось в их жизнь. Затем она сказала каким-то странным голосом, словно в подушку:
— Да не целовались мы… Можешь успокоиться…
Они правдам не целовались. Когда иззевавшаяся, изнудившая компания, ничуть не взыгравшая с уходом Павла Алексеевича, окончательно развалилась — Варя уснула прямо за столом, и Никита уволок ее в дом, помрачневший невесть с чего Андрон последовал их примеру, — Нина предложила Борису Петровну поглядеть на озеро под месяцем. Они пошли по лунном коридору, пролегшему среди сосен, был какой-то дымный свет, он обволакивал, впитывался в кожу, холодя ее и покалывая.
— Какая луна! — сказала Нина. — Господи, какая луна!..
— Если можно, оставим в покое это замученное светило, — попросил Борис Петрович.
Нина глянула виновато. Ей казалось, что из вежливости к мирозданию, подарившему такую сияющую ночь, надо сказать что-то доброе о луне, но Борис Петрович одернул ее, и она была ему благодарна. В мире, которому принадлежал Борис Петрович (то был украденный у нее мир), не признавали пусто-сентиментального словоблудия. Там признавали прямое и решительное действие, в чем она не преминула убедиться. Осторожно, но сильно он взял ее за кисти рук и вывел из клубящегося света в тень рослых кустов бузины. Нина не ожидала этого и ее первое непроизвольное движение было защитным: она вырвала свои руки из его рук. И сразу пожалела об этом. Вдруг он обидится и уйдет. Он не обиделся и не ушел. Мелькнула мысль, что действие развивается по сценарию, который он знает наизусть, это ее покоробило, но чувство не задержалось, вытесненное другим, куда более важным: она близка к освобождению. Образ освобождения был смутен: от кого и от чего освобождение и что принесет оно ей? Ну и ладно, нужно одно — шагнуть за порог, а там будь что будет.
Она уронила руки, плечи ее сникли, голова потупилась. Борис Петрович прочел этот знак покорности, подступил еще ближе, спокойно и неторопливо обнял, прохладная сильная рука легла ей на затылок, сжала, притянула к себе — в следующее мгновение оба резко и бесшумно прянули в заросли.