Тропки, что вела к поезду-типографии, и впрямь не оказалось, как ни искал он ее. В лесу всякая трава уже умерла, и в бурых, сухих, съежившихся кусточках никак не угадывался пышный черничный ковер. Климов стоял в раздумье, глядя, как пластаются на земле желтые березовые листья, прилетая сюда невесть откуда, — вблизи не видать было берез. Пахло нежно и горько, как и положено пахнуть одиночеству.
Пойти напролом, куда глаза глядят? Ввериться бессознательным велениям памяти, авось они приведут его к цели? В конце концов, не так уж трудно найти друг друга в сквозном, словно расползающийся шелк, лесу. Странно, что Маруся так неточно назначила место встречи. Да нет, ей думалось, что он так же хорошо знает это место, как и она, никуда отсюда не уезжавшая. Но это не в ее обычае, она, человек верного сердца и верных поступков, не могла заставить его так жестоко ошибиться.
Марусины руки — он сразу узнал их — легли ему на глаза. Он стоял не шелохнувшись, переживая счастье ее прихода, прикосновения и своего спасения. Затем медленно разжал кольцо ее рук.
— Не надо целовать, у меня руки плохие стали, — сказала Маруся.
— Как ты нашла меня? Тут все переменилось, я ничего не узнаю.
— А я и не искала. Ты сам пришел куда надо.
— Да нет же, тогда мы встретились в глубине леса.
— Тут высоковольтную вели и сильно порубили лес по краю. А мы как раз где надо сошлись.
Маруся рассчитывала на ту его глубинную память, о которой он в себе и не подозревал. Его поразило: неужели она и такое знает о человеке?..
— Пойдем, — сказала Маруся и взяла его за руку.
Они пошли лесом. Порой деревья разъединяли их, но всякий раз она снова брала его за руку, словно боясь, что он потеряется. Шаги были не слышны, их глушила влажная прель мертвых листьев, игл и трав.
Они шли и шли, куда-то сворачивали, пересекали просеки, и трудно было поверить, что есть какой-то толк в этом кружении по лесу. Но толк был — вскоре они оказались на круглой поляне, посреди которой чернел стог.
— Пойдем в сено, — сказала Маруся, — там тепло.
Они надергали сухого сена и сели, прижавшись спинами к нагретому солнцем стогу.
— Ну, здравствуй еще раз. — Маруся крепко обняла его и стала целовать.
Климов не ждал этого, он сидел неудобно, она зажала ему руку, а другой он упирался в землю, чтобы сено меньше кололо шею и затылок.
— Да погоди…
Она поняла, что ему нужно, и стала помогать устраиваться поудобнее: освободила ему руку, подтянула к себе, как-то подалась телом на него. Затем расстегнула кофточку на груди, стянула косынку, дав волю волосам. Она делала все это легко и деловито, словно они были мужем и женой, встретившимися после долгой разлуки, и Климову было радостно и жутко, он чувствовал, что она готова уничтожить все преграды. Но ведь он не этого хотел, не только этого. Он был в смятении, понимая бестактность всяких слов и в то же время невозможность для себя молчать. А она в каждом его случайном прикосновении видела желание близости… Он с усилием оторвался от нее.