Лицо Доменико находилось в каком-то футе от его лица, и Доменико смотрел ему прямо в глаза, сочувственно улыбаясь.
— Ах! Конечно же, ваша рана! Простите меня. Я буду более внимателен.
— О, я ранен? Клянусь, сегодня вы обрушиваете на меня новость за новостью.
Но усилие дорого стоило ему. Он опустился на стул и извлек носовой платок, чтобы вытереть покрытый холодной испариной лоб.
Наконец, граф заговорил в полном недоумении:
— Что все это значит, Доменико? Вы расскажете мне откровенно?
— Позвольте это сделать мне, сэр, — воскликнул Вендрамин. — Из-за того, что несколько месяцев назад я дрался на дуэли с мессером Мелвилом…
— О, по крайней мере, вы признали это, — вмешался Доменико. — Но, естественно, едва ли стоило труда отрицать.
— Почему я должен отрицать это? У нас было разногласие, которое не допускало урегулирования другим путем.
— В чем суть его? — спросил граф. Вендрамин заколебался с ответом.
— Суть, господин граф, очень личная.
Но непреклонные старомодные представления графа Пиццамано о чести делали его настойчивым.
— Она не может быть настолько личной, что мне недопустимо узнать о ней. Честь одной из сторон должна быть поставлена под сомнение. Принимая во внимание родство со мной, к которому вы стремитесь, думаю, я имею право знать обстоятельства.
Вендрамин казался встревоженным.
— Я признаю это право. Но я не могу открыть причину моей ссоры с Мелвилом, не причиняя несчастья там, где я меньше всего хотел бы его причинить. Если вы, сэр, позволите Изотте быть вашим представителем, я откровенно расскажу ей все. И когда я сообщу это непосредственно ей, на ее усмотрении будет то, что вы желаете узнать.
Граф Пиццамано раздумывал. Он решил, что понял. В отношении чувства, существовавшего между его дочерью и Марком-Антуаном, Изотта была однажды очень откровенна с ним. Сдержанность, которую, как он был убежден, они оба проявляли, он уважал и хвалил. Но он понял, что у человека в положении Вендрамина обнаружение этого чувства могло привести к вспышке ревности, что вполне могло быть причиной ссоры. Обдумав все, он решил, что лучше уступить просьбе Вендрамина. Объяснение между ним и Изоттой могло разрядить атмосферу и облегчить дальнейшее.
Он кивнул.
— Пусть так. Пойдем, Доменико, и позволим Леонардо объясниться с Изоттой. Если она будет удовлетворена, то не будет причин быть неудовлетворенным и мне.
Доменико без возражений вышел. Но едва они вышли, он обратился к отцу.
— Леонардо должен объяснить нечто более существенное, чем дуэль. Вы видели, сэр, как он страдает от боли в левом плече? Вы видели его движение, вы слышали его вскрик, когда я умышленно толкнул его?