Но страшно, зловеще чужими были чёрные эстакады виселиц, орлы, зловеще раскинувшие крылья на афишных тумбах, где раньше румянились свои, родные красноармейцы, призывая поддержать «оборонный заём», а на чёрном поле круглых жестянок с названьями улиц были чужие готической угловатости буквы: «Die Strase Studentische»[52].
Тут, почти на самом верху старого района, на Студенческой, было особое новшество «Нового порядка» — гестапо. Но самые ненавистные гады сбежали, и теперь только на мостовой против этого здания лёгкий ветерок остывающего жара кружил лохмотьями бумажного пепла в отблесках пламени…
Окрестности Студенческой — старый район путаных улочек, круто карабкающихся наверх, здесь также было трамвайное «кольцо», рельсы и ажурные «бельгийские» опоры, пережившие оккупацию, — зачищал отряд Беседина.
Тут было сравнительно спокойно, тогда как остальной город по-прежнему был полон треска стрельбы, изредка бухали юркие полковые пушки, а местами слышался и грохот тяжелых КВ; а поблизости, от невидимой из-за скалы улицы Воровского, доносился шелестящий лязг Т-34 — регулярные части Красной армии всё шли на юг, хотя Смершевцы не уходили — их оставили помогать партизанам в зачистке города и вообще участвовать в восстановлении настоящей жизни.
После ареста очередного предателя, пытавшегося выбраться из города под видом спешившего на вызов акушера, но опознанного приданным разведгруппе подпольщиком Гришей Кротовским, четвёрка, возглавляемая Хачариди (отряд разбился на небольшие группы, когда стало ясно, что серьёзных очагов сопротивления в этом районе уже не предвидится), задержалась на некоторое время.
— Устал я как собака, — сообщил Малахов и мечтательно произнёс: — Найти бы местечко тихое… Посидеть чуть-чуть…
— Есть такое, — посмотрев на них, сказал Гриша Кротовский. — Я тут живу неподалеку, над мастерской по обезжириванию… — он, подумав, махнул рукой. — Долго объяснять, чего обезжириванию…
— И не надо… — плотоядно улыбнулся Арсений. — Айда, господа босяки!
— Нам сказано, отряд Ибрагимова встретить… — неуверенно вставил Шурале Сабаев. — Хотя… — он почесал в загривке. — На кой… Зачем то есть им наша помощь? У Герая в отряде в основном переметнувшиеся оборонцы, — они и без того из кожи вон лезут, чтобы оправдаться.
Сабаев до войны служил эстрадным акробатом в городской филармонии, да и семья жила в городе, так что акцент его различался только в напевности, присущей инородцам и заикам, но никак не в грамматике.
— Говорили же им старики: «Обманут вас немцы, как нас в 18-м, а отвечать за вас дети будут, отцы и матеря»…