— Боже мой, нет, конечно. — Девушка покачала головой. — Она родилась… когда? В восемнадцатом веке? Какое же значение имеет сейчас ее жизнь? Это все равно что приказать Гарольду Вильсону вызубрить Джона Стюарта Милла.
— Ну и что? — возразила я. — Ты настолько уверена, что человеческая природа с тех пор во многом улучшилась? Если говорить о сестринском деле, я буду утверждать, что она, наоборот, резко ухудшилась. Чем больше у нас технических приспособлений, тем меньше больные получают настоящего человеческого тепла.
— Опять эта старая песня?! — недовольно воскликнула собеседница.
Да, то, что занимало мой ум, было и вправду смешным для остальных. Если бы Мартин не вышел из забастовочного комитета, он хотя бы продолжал заботиться о создании положительного образа медсестер. Об их имидже и их мотивах. Я стояла у края постели, созерцая вспотевшее лицо сестры Каттер.
— Ты права, — согласилась я. — Это старая песня. И все же именно она заставляет жить Сильвию.
— Да, Каттер уже достигла худшей точки и теперь возвращается к нам, — подтвердила Эми.
— И она чертовски хорошая сестра. Она просто зверь, особенно на первый взгляд, но у нее все всегда сделано на совесть, и ее пациенты выздоравливают первыми. Спроси любого.
Эми Мур долго и с любопытством смотрела на меня, а потом провозгласила:
— Знаешь что, Дрейк? Все-таки ты непробиваемая консерваторша.
Консерваторша или нет, но без пятнадцати минут девять я быстро накинула пальто и была готова прогуляться на автостоянку.
Сейчас уже сложно вспомнить, чего именно я ожидала. Наверное, неловкого объяснения с Мартином (если он придет, конечно) или, наоборот, его пугающей откровенности. Я была готова ко всему — от короткой резкой ссоры до длинного, нудного разговора. Но ни одна из воображаемых ситуаций не предполагала столь странных событий.
Во-первых, Мартин был не один. Он стоял прислонившись к машине и болтал со стройным, симпатичным незнакомцем в твидовом костюме. Я его не знала. Мужчина первым заметил мое появление и указал на меня Мартину, а когда я подошла поближе, даже и не подумал уйти.
— Вот и ты, Лин, — улыбнулся Мартин. — А это Джон Айткен. Джон и его жена — мои старые друзья. Джон, это Лин Дрейк.
Айткен крепко сжал мою ладонь. Его рукопожатие было сильным и выдавало человека, заслуживающего доверия.
— Я рад наконец-то вас увидеть, — произнес он приятным голосом.
— Наконец? — вопросительно произнесла я, когда он открыл мне дверцу машины. — Разве я опоздала?
Джон сел на заднее сиденье, а Мартин завел мотор.
— Нет, совсем нет. Я имел в виду, что мне о вас рассказывали уже раза три.