Раймон уже много лет не получал подарков.
Он начинал понимать, о чем говорила Жанна, пытаясь воззвать к нему, и почему она хотела, чтобы они сделались, по меньшей мере, друзьями. Дружба с женщиной, оказывается, может быть не менее ценной, чем с мужчиной. До сих пор Раймон не задумывался об этом. У него бывали любовницы, а с последней он провел два года, только ему и в голову не приходило сделать ее подругой. Матильда была страстной женщиной, этого не отнимешь, однако шевалье вовсе не хотелось, дабы она шутила именно с ним в общем разговоре, к нему обращалась, когда у нее возникал вопрос, или же спрашивала его мнения, или же высказывала свое. Любовницы военных существуют для того, чтобы военные могли отдохнуть, вот и все. Раймон полагал, что жены тоже.
И, похоже, ошибся.
Жанна оказалась такой же, как в письмах. Раймон раньше думал: вот, в словах можно приукрасить себя, надеть какие угодно одежды – мудрости, кротости, доброты и даже ума, если схитрить, – но Жанна не лукавила вовсе. Те же интонации, что Раймон ловил в строках ее посланий, он слышал теперь в ее голосе. Только сейчас они были, как хорошее блюдо, приправлены ее живым присутствием, улыбкой и взглядом, и это оказалось… приятно. Он слушал ее с интересом, вот что. Раймон не мог припомнить, как давно в последний раз испытывал это чувство – что человек тебя действительно интересует.
И этот бал, что она готовила и куда должны были съехаться люди, которых Раймон не видел много лет, – это вроде небольшого испытания. Только сейчас, сидя в кресле и поджидая супругу, испытывая некоторую неловкость из-за нового костюма, который пришлось надеть, шевалье де Марейль осознал, что женат. Есть женщина, связанная с ним божественными узами, и она останется с ним навсегда.
Может, разгневанный Гассион в чем-то и прав. Не по-божески так поступать с собственной женой.
Но когда она вошла, Раймон обо всем позабыл. Потому что он давно не видел женщины прекрасней.
Цвета, выбранные для этого платья, очень шли хрупкой невысокой Жанне. Ее светлые волосы были хитро уложены, струясь свободными локонами по бокам и вместе с тем открывая высокую шею, на которой светилась молочно-белая нитка жемчуга. Раймон встал и одним взглядом оценил все – и трогательную прелесть тонких ключиц, открытых широким вырезом платья, и губы, изогнутые в улыбке, и простой взгляд, в котором не было требования восхищаться. Только радость от грядущего вечера и… восхищение. Она окинула Раймона таким же любопытным взглядом, как и он – ее.
– Мадам, вы прекрасны, – сказал шевалье, склоняясь над ее рукой, затянутой в тонкую шелковую перчатку. Звучало это банально, однако ничего другого Раймон придумать не смог. И он был искренен: Жанна прекрасна.