Да, несколько свидетелей это подтвердили.
— Она неглупа, она более-менее освоила два языка, говорит на них, может, и не очень бегло, но в состоянии прибегать к каким-то языковым ухищрениям… Вот скажи, ты можешь ее себе представить рядом с Паскалем Трарье? — спросил Камиль.
— Или соблазняющей Стефана Масиака? — вместо ответа продолжил Луи.
— Или убивающей Жаклин Занетти?..
Луи быстро черкал что-то в блокноте. Благодаря найденным среди книг проспектам турагентств с отмеченными маршрутами, датами и ценами можно попробовать отследить перемещения этой девушки, хотя бы частично, однако никаких личных документов здесь не нашлось — ни билетов, ни страховок… Ничего, что способствовало бы установлению личности. Какую жизнь вела девушка с таким небольшим количеством личных вещей?
К концу вечера оба пришли к неутешительному выводу, озвученному Луи:
— Если и имелось что-то личное, она забрала это с собой. Или хранит где-то в другом месте. То, что собрано здесь, — это просто ложный след для полиции, на тот случай, если она найдет эти вещи. На самом деле ничто тут не способно нам помочь.
Оба поднялись. Камиль надел пиджак. Луи колебался, не решаясь все бросить. На всякий случай он еще раз перетряхнул книги.
— Не мучай себя, старина, — хмыкнул Камиль. — Судя по ее прошлой карьере, она хорошо знает, как выходить сухой из воды. И кажется, она не намерена останавливаться.
Такого же мнения придерживался и Ле-Гуэн.
Субботний вечер продолжился на набережной Вальми.
Ле-Гуэн позвонил Камилю и позвал его в «Ла Марин». Они заняли столик на террасе. Может быть, от вида канала, порождавшего мысли о рыбах, оба заказали по бокалу белого сухого вина. Ле-Гуэн, памятуя о хрупкости ресторанных стульев, сел на свой с привычной осторожностью. Но стул с честью выдержал испытание.
Когда они встречались не на работе, оба придерживались негласного правила: говорили обо всем и ни о чем, а о делах — только в самую последнюю очередь и очень коротко.
Сейчас Камиля не оставляла мысль о продаже картин матери. Аукцион состоится завтра утром.
— Ты ничего себе не оставишь? — удивленно спросил Ле-Гуэн.
— Нет, я все продам, — ответил Камиль. — Я хочу все отдать.
— Так продать или отдать?
— Картины я продам. А деньги за них отдам. Все.
Камиль и сам не знал, когда и как принял такое решение, — но его слова прозвучали настолько естественно, словно оно сложилось очень давно. Ле-Гуэн воздержался от комментариев. Но в конце концов любопытство все же пересилило, и он спросил:
— Кому?
А вот об этом Камиль не подумал. Он хотел раздать все деньги, но не знал, кому именно.