Она попыталась заговорить, но ей мешала клейкая лента. Так или иначе, все, что ей удалось бы произнести, было бы: «Пожалуйста, прошу вас…» Она пыталась сообразить, что ему сказать, если он ее развяжет. Ей хотелось найти какие-то другие слова, кроме этих, жалких и умоляющих, но ничего другого не приходило на ум — ни вопроса, ни просьбы, только мольба. Слова не приходили — мозг словно застыл. Лишь смутно трепыхалось нечто вроде: он меня похитил, связал, запер здесь — что он собирается со мной делать?..
Не в силах сдержаться, Алекс снова заплакала. Человек отошел, так и не произнеся ни слова. Он остановился в углу помещения и резким жестом сдернул с какого-то непонятного предмета укрывавшее его широкое брезентовое полотнище. Все это время Алекс повторяла про себя, как заклинание: только бы он меня не убил.
Сейчас он стоял к ней спиной, наклонившись, и обеими руками тянул к себе что-то тяжелое (ящик?), скрежещущее по бетону. На нем были матерчатые темно-серые брюки и полосатый пуловер, сильно растянутый и далеко не новый.
Протащив непонятный предмет несколько метров, он прекратил пятиться и посмотрел вверх, словно прикидывая высоту. Выпрямившись, он какое-то время стоял, по-прежнему глядя вверх и уперев руки в бока, как будто обдумывал, как лучше взяться за дело. Наконец он обернулся и взглянул на Алекс. Затем подошел к ней и опустился на одно колено — оно оказалось у самого ее лица. Резким движением он вытянул руку и сорвал клейкую ленту, опутывавшую ее лодыжки. Потом его грубая ручища ухватила за край ленты, залепившей губы Алекс, и бесцеремонно рванула ее. Алекс вскрикнула от боли. Он выпрямился, одновременно подхватывая ее с пола одной рукой. Конечно, она не такая уж тяжелая, но все-таки… одной рукой! От такого резкого подъема у нее закружилась голова, и она едва удержалась на ногах — тем более что тело, долгое время остававшееся без движения, ее почти не слушалось. Пошатнувшись, она ткнулась головой в грудь незнакомца. Он с силой сжал ее плечо и развернул в противоположную от себя сторону. Прежде чем она успела произнести хоть слово, он разрезал путы на ее запястьях.
Тогда, набравшись храбрости, Алекс произнесла те слова, которые все это время вертелись у нее на языке, — даже не размышляя о том, какое будет продолжение:
— Пожалуйста… прошу вас…
Она не узнала свой собственный голос. К тому же она снова начала заикаться, как в детстве.
Сейчас они стояли друг к другу лицом, как на очной ставке. Алекс вдруг пришла в дикий ужас от одной мысли о том, что он может с ней сделать, и на мгновение ей захотелось умереть — вот прямо сейчас, ничего не требуя. Пусть он просто ее убьет… Чего она боялась сильнее всего — долгого ожидания, за время которого ее доконает собственное обезумевшее воображение, рисовавшее жуткие картины всего того, что он способен с ней сотворить. Она почти воочию видела собственное тело, словно уже не принадлежащее ей, неподвижно лежащее на полу в той же позе, в какой пребывало еще совсем недавно, покрытое ранами, кровоточащее, страдающее от невыносимой боли… Это была она и как бы уже не она. Алекс отчетливо видела себя мертвой.