Наступило спокойное время, регион был «замирен», как принято было писать в XIX в. Одиночные русские путники, даже женщины предпринимали поездки по дорогам генерал-губернаторства без сопровождения охраны. Такое положение изумляло как русских, так и иностранцев, посещавших край с краткосрочными визитами. Туркестанские власти, однако, не обольщались относительно кротости местного населения.
В 1869 г. большой знаток жизни среднеазиатских этносов В.П. Наливкин писал: «Угнетенный народ, надеясь улучшить свое положение, всегда готов был к низвержению существующего порядка вещей, но со свойственным ему терпением, перенося в продолжение многих лет большие лишения, он вдруг иногда, как кажется из-за безделицы, которая, впрочем, обыкновенно составляет последнюю каплю в наполненной чаше, восстает поголовно и вымещает на правительстве все прошлые, но незабытые обиды»[609].
В новых условиях иноземного господства кроме особенности накопления негативных эмоций, о которой писал Наливкин, приходилось учитывать антироссийскую пропаганду, ее постоянно вели среди мусульманского населения исламские священнослужители. Эти обстоятельства стали причиной (не единственной), по которой кочевое и оседлое население Средней Азии было освобождено от обязанности нести воинскую повинность. К.П. фон Кауфман считал недопустимым легкомыслием обучать туземцев европейской манере ведения боя, а также владению современной военной техникой. Серьезным предупреждением в этом отношении было восстание индийских сипаев в 1856–1857 гг.
В первые два десятилетия российского присутствия в Туркестане численность войск империи не превышала 30 тысяч солдат и офицеров, в то же время мусульманское мужское население края насчитывало не менее 1150 тысяч человек. Поэтому было очень рискованно отбирать из этого числа даже небольшую часть мужчин для несения воинской службы – в случае массовых беспорядков они могли стать организаторами, способными цементировать стихийные толпы.
Успокаивающими факторами были превалирующая пассивность населения, его разобщенность, многоэтнический состав и, как результат, неспособность согласовывать свои действия. Для обитателей тех краев к тому же был характерен так называемый местный патриотизм, не выходящий порой за пределы родного кишлака.
Самым потенциально взрывоопасным районом считалась густонаселенная Ферганская долина, где приверженность исламским догмам ее обитателей была наиболее выраженной. Здесь, как, пожалуй, нигде в других частях Туркестана, были сильны позиции и влияние суфийских (дервишских) орденов, настроенных резко против русских. Именно в этом центральном пространстве края время от времени почти с первых лет российского присутствия вспыхивали мелкие бунты, инспирированные дервишами. Все эти выступления имели целью освобождение Ферганы из-под власти неверных. Самым крупным был мятеж, поднятый в 1885 г. бывшим чиновником Кокандского ханства Дервиш-ханом. Беспорядки охватили несколько уездов, в том числе Андижанский. Карательная команда очень быстро подавила мятеж. Это выступление не вызвало особого беспокойства ни у властей Туркестана, ни в Петербурге.