Затянулись что-то наши сборы.
Всё святое – за тебя – отдам.
Солнышко – так звал её когда-то.
Солнышко – светлее на Душе.
Что с ней стало? Кладбище, ребята.
Мотоцикл завис на вираже.
Мотоцикл завис, Душа зависла.
Значит, телеграмма не придёт.
Листья – словно чьи-то злые письма.
И герань – на тумбочке – цветёт.
Мы придём всегда и неоткуда.
Всё святое – за тебя – отдам.
Всё Контракт, суровая паскуда.
Впереди – сплошной Такла-Макан.
Солнышко горит – как над оконцем.
И патронов ровно – два рожка.
Миражи. И солнышко смеётся
До конца…
– Интересуетесь, наверное, что было дальше? – аккуратно прислонив гитару к стене, коротко усмехнулся Виталий Палыч.
– Ага, интересуемся, – с трудом сглотнув слюну, подтвердил Петров. – Как и полагается.
– Переживал, конечно. Диким ночным волком выл. Взял трёхмесячный отпуск. Пил запоем. А потом, отвыв и отпьянствовав по полной программе, вновь вернулся в славные Ряды. Служил. Дослужился до генеральских лампасов…. Личная жизнь? Через некоторое время после гибели Людочки встретил другую женщину – очень тихую, спокойную, хозяйственную и домашнюю. Женился. Уже долгие годы живём, что называется, Душа в Душу…. Только, вот, детишек Бог не дал. Знать, так предначертано. Бывает…. Так как, ребятушки? Может, выпишу вам по трёхмесячному отпуску? А, Горняк?
– Извините, товарищ генерал-лейтенант, но мимо. Ухожу.
– Понятно…. Алекс?
– Извините, Палыч. Но не смогу остаться. Никак. В том смысле, что за себя не ручаюсь. В арабском плане. Теперь мне в любом бербере и бедуине смертный враг будет мерещиться. Кровавой и бессмысленной хренью может всё закончиться…. Оно кому-нибудь надо?
– Не надо, – согласился Громов. – Всё понял. Не вопрос…. Но, надеюсь, господа – пока ещё действующие «грушники», – вы не будете возражать против моего последнего «командирского слова»?
– Не будем.
– И на том – большое человеческое спасибо. Уважили, беркуты степные, старика…. Ладно, расскажу вам, так и быть, одну весьма поучительную и насквозь «грушную» байку. Глядишь, и пригодится когда-нибудь. Типа – для общего интеллектуального развития правой выпуклости мозжечка. Гы-гы-гы! Отставить…. Значится, жила себе поживала в морском порту датского города Копенгагена чайка по имени…э-э-э, кажется, «Джонатан Ливингстон»…. Ага, вроде бы так её (в том смысле, что его), звали…. Причём, эта чайка непросто так жила, а состояла на Службе. То есть, своевременно извещала местных и пришлых моряков о грядущей непогоде. Когда приближался очередной сильный шторм, то этот самый Джонатан начинал над волнами низко летать и орать – со всей своей дури – противным и утробным голосом, мол: – «Ждите, люди, непогоду! Не выходите – ни в коем случае – в открытое море!». За это мудрый, дальновидный и справедливый смотритель маяка чайку регулярно кормил (в меру, конечно же), мороженой рыбой, а также старательно отгонял от её (его?), гнезда голодных кошек, наглых мальчишек и прочих коварных недоброжелателей…. Не жизнь, а малина спелая, образно выражаясь. Живи себе и в ус не дуй. Служба, одним словом…. Нет же, начал наш молоденький и легкомысленный Джонатан задумываться о потаённом смысле жизни, мол: – «Свободы катастрофически не хватает. Рыба – мороженная, да и маловато её будет, честно говоря. Маловато, мать его!»…. Короче говоря, дождавшись хорошей погоды, неблагодарная чайка поднялась на крыло и улетела на северный архипелаг Шпицберген. А там – лафа полная и необузданная. Раздолье бесконечное и бескрайнее. В смысле, свободы – хоть задницей ешь. Ну, и рыбы разной свежей, понятное дело, без счёта…. Обожрался наш глупый Джонатан халявной рыбёхой до полной и нескончаемой невозможности, да и пристроился покемарить на ближайшей базальтовой скале. Тут-то он и подкрался к Ливингстону – белый и пушистый песец…. Понимаете, бойцы отважные, о чём я вам толкую? Гы-гы-гы!