– Что значит – «реальное»? – заинтересовался Петров.
– То и значит. Допустим, существует некий средневековый замок. Но его владельцы хотят, чтобы об этом никто не знал. Вот и «маскируют» его под обыкновенный пустынный мираж. Такие «спрятанные» объекты меня, в первую очередь, и интересуют…. А ты, Алекс, за прошедшие годы практически не изменился. Всё такой же любитель задавать дополнительные уточняющие вопросы.
– Э-э-э…. Выходит, мы уже были раньше знакомы?
– Ну, ты и тормознутый…. Ладно, представлюсь ещё раз. Ванда Паулс. Она же – «Ванда из клана рыжих прибалтийских волков», как ты сам меня и называл когда-то. Вспоминай, давай, деятель склеротический…
И Лёха вспомнил.
В конце прошлого века его семья регулярно, на полтора-два летних месяца, выезжала в Латвию, в симпатичный приморский городок Юрмалу. Тёмно-жёлтые песчаные дюны, приземистые и кривобокие сосны, голубовато-серая морская гладь, разноцветная каменная галька, шустрые чёрные стрижи – на фоне белоснежных кучевых облаков…
Петровы тогда снимали две большие комнаты с кухней-верандой в старинном деревянном доме с резными ставнями, который был построен ещё в девятнадцатом веке. Алексу – в то последнее лето – было четырнадцать лет, хозяйской дочке Ванде – почти тринадцать.
Взаимная симпатия, дружба, постепенно перерастающая в нечто большее. Первый робкий поцелуй. Обещанье, данное при расставании: – «Я обязательно вернусь к тебе. Жди…».
А потом они потеряли друг друга.
Бывает…
Латвийская жизнь, она полна неожиданностей: случайных, фатальных, глобальных, предсказуемых и внезапных.
В том плане, что жизни латвийская тиха, скучна, монотонна, однообразна и одинакова. Скажу больше, она таковой может быть десятилетиями и даже целыми веками: патриархальной, тягучей, сонной и – на веки вечные – привязанной к Родине, национальным традициям, устоям, привычкам и родимым могилам.
Может. И, как правило, таковой и является.
Но иногда в голову того или иного латыша входит (прилетает, приползает, внедряется и укореняется), судьбоносная и навязчивая мысль. Вернее, мысли, мол: – «А не послать ли эту долбанную мирную патриархальность (совместно с устоявшейся провинциальностью и крестьянской непосредственностью), к чёртовой матери? Ну, на хрена они мне – всем скопом – сдались? Все люди, если верить телевизору и всезнающему Интернету, постоянно куда-то едут, летят, плывут и переселяются, бесстрашно меняя города, веси, страны и континенты. Смело изменяют национальные менталитеты и, если верить говорливым телевизионным дикторам, становятся толерантными, гибкими, просветлёнными и многообразными…. А, любимая супруга? Как думаешь? Мы-то чего застыли на одном месте – словно ржавыми якорными цепями прикованные? Непорядок, однако. Надо и нам съездить куда-нибудь. Чтобы внукам и правнукам, по крайней мере, было бы потом – чего рассказать…. Да и однозначно тоскливо стало в нашей благословенной и милой Латвии. В том плане, что скучно, серо и полностью бесперспективно. Вышли из СССР, обрели вожделенную независимость, о которой так мечтали. И что, спрашивается, дальше? А, ровным счётом, ничего хорошего. Лишились надёжного и стабильного рынка сбыта. Национальная экономика пришла в полный упадок. В полный, гиблый и окончательно-тоскливый. Никто на земле работать не хочет. Сплошная торговля и посредничество у всех на уме. Надо сваливать. Надо…. В том глубинном смысле, что рыба ищет – где глубже, а человек – где лучше. Диалектика, о которой нам так долго и нудно рассказывали марксисты-коммунисты. Не отнять и не прибавить…».