– М-м-м-м-м…
– Да что происходит-то, в конце концов? А, док?
– Сильнейший нервно-обсидиальный синдром, сопровождаемый полной апатией, – охотно пояснил пожилой врач. – Достаточно редкое явление, между нами говоря. Особенно в профессиональной армейской среде.
– И как вы собираетесь его лечить?
– Предлагаю – незамедлительно отправить приболевшего офицера на Родину, подальше от этих знойных и гиблых мест. Гиблых – для нервной системы этого конкретного пациента. Воспоминания, воспоминания. Глушить их надо, глушить. Пока не поздно…. Мы, психиатры, считаем, что в определённых случаях именно воздух Родины является самым лучшим и эффективным лекарством…
– Не вопрос, сделаем, – обрадовался Палыч. – Организуем экстренный вывоз в Россию. Ну, и поместим…э-э-э, пациента, как вы выразились, в отличный профильный санаторий. Расположенный, например, в Западной Сибири.
– Почему – в Сибири? – заинтересовался доктор.
– А там «открытого» песка нет. Совсем. Сплошная тёмно-зелёная тайга, наполненная живительным птичьим щебетом. Следовательно, и воспоминания о недавнем происшествии «заглушаться» сами собой.
– Одобряю. Вы всё очень верно и правильно понимаете, господин генерал.
– Должность у меня такая.
– Не надо – в профильный, – неожиданно подал голос больной. – Не надо. Ради Всевышнего…
– Почему – не надо? – насторожился Громов. – Что, Саня, ты имеешь в виду?
– Дайте мне лист бумаги и ручку, – отстранённо глядя в сторону, попросил Романов.
– Зачем?
– Рапорт хочу написать. Об отставке. Не могу я больше. Отпустите, пожалуйста, Палыч…
Надломилось что-то в старшем лейтенанте, короче говоря. Провести долгое время в знойном и тесном плену, без воды, среди разлагающихся трупов, это, доложу я вам, совсем и не шутка. В том смысле, что дорогого стоит…
Вот, у Романова – в результате всего пережитого – и произошёл психический срыв-сдвиг по фазе. Неслабый такой, по полной и расширенной программе.
К этому «сдвигу» мы ещё вернёмся. Обязательно.
Только чуть позже…
Глава девятая
А вон там – седые генералы…
Спасательная команда доставила в «ооновский» лагерь двоих выживших и восемь трупов.
Через полтора часа прилетели и генералы.
Объявили траур. Ну, и понятное дело, «особый режим». Типа – на всякий пожарный и экстренный случай, как и полагается…
На следующее утро, сразу после завершения завтрака, состоялось общее построение списочного состава корпуса (за исключением тех, кто в плановом порядке нёс боевое дежурство). Вернее, что-то вроде траурно-похоронного митинга.
Сперва Виталий Палыч, хмуро глядя в сторону, сказал несколько дежурных фраз в чисто философском ключе – о превратностях злокозненной Судьбы и о высокой миссии воинского братства.