— Вяжите его. вяжите! — кричал Петечка. Он сбегал в сени и вернулся с мотком вожжей. — Руки, руки крутите!
Сенечка катался по земле, отбивался ногами, но теперь и остальные ребята навалились на него. Клубок тел ворочался, издавая нечленораздельные звуки и натужные возгласы.
— Мразь, поганка… — бухал Митечка, стягивая брату руки.
— Слабо вам с нашим флотом… — кряхтел Велик, помогая ему.
Когда Сенечку связали, старик вдруг упал рядом с ним лицом вниз и зарыдал. Сквозь растопыренные пальцы, сжимавшие лицо, прорывались искаженные рыданиями слова:
— Не того бы… вязать… а пришлось… своими руками… и не того… Где бог?..
На второй день утром к Петечке явились прибывший из Соколова участковый уполномоченный Третьяков и Зарян.
— Оружие! — первым делом потребовал Третьяков у Сенечки.
— Нету и не было, — хмуро ответил тот. — Я разбойничать не собирался. Только повидать старика-родителя…
— Только потому и сбежал из заключения? — с издевкой спросил Зарян.
— Нет, конечно… Думал: пристроюсь где-нибудь, укроюсь, — словно оправдываясь, сказал Сенечка. Он сидел за завтраком и успел уже выпить. — А постранствовал среди людей — убедился: жить долго под чужой личиной не смогу. Понял, что зря сбежал. Отсидел бы свои пять лет… А теперь прибавят. Эх!.. Может, выпьете? А?
— Закругляйся, — сказал Третьяков. И сними погоны. Хватит прикрываться.
— Где бог? Где бог? — бормотал Петечка.
— Нету бога, отец, — зло сказал с печки Митечка. — А если есть, то он не с фашистами, будь уверен.
Весенние работы были в полном разгаре. Уже несколько дней конная группа боронила поле под пшеницу недалеко от деревни. Были тут Велик, Иван Жареный, Гавро и Валька Доманов.
Валька пахал на Гитлере. Тот был еще слаб, часто останавливался либо путался в постромках, раза два даже падал. Как раз в один из таких незапланированных перерывов, когда Велик помогал Вальке поставить Гитлера на ноги, на поле появилась Манюшка. Исхудавшее, чуть тронутое весенним загаром лицо ее было заплакано.
— Велик, — сказала она беспомощно и протянула ему листок бумаги. — Вот… Смертью храбрых…
Это была похоронка на ее отца. Пока Велик читал, Манюшка с какой-то истовой надеждой смотрела ему в лицо, будто ожидая, что вот сейчас он прочтет и, улыбнувшись, объявит ей, что это ошибка, что, конечно же, ничего подобного не случилось. Краем глаза он уловил этот ее ждущий взгляд и не знал теперь, что ему делать и что ей сказать.
— Откуда она у тебя? — не отрываясь от бумаги, тихо спросил он.
— Почтальонша принесла, — с готовностью, все еще ожидая от него защиты, ответила Манюшка. — Говорит, из Кречетова передали. Они ж там знают, что я в Шуравкине.