"Все, здесь больше делать нечего", — Мильченко спрятал бинокль и осторожно двинулся в обратный путь. Надо было обязательно дойти. Все увиденное и услышанное могло означать только одно — Центральные готовились воевать.
* * *
"…Оставьте меня в покое!.. Нет, мне никто не может помочь!.. Как он мог! Как он только мог!.." — Настя снова уткнулась носом в подушку, судорожно вцепившись в нее пальцами. Плечи ее вздрагивали от рыданий. Калашников терпеливо ждал, пока девчонка успокоится.
Виктору Калашникову пришлось потратить целый день, пока, наконец, через упорное молчание, через слезы и сопли, через бессвязные выкрики, он все же сумел кое-как добраться до сути дела. Немалых трудов стоило и накормить девчонку. Но все-таки ему удалось понять, кто она такая, догадаться, что ее гложет обида на своего парня — чем-то он ее здорово достал (Калашников так и не смог уяснить до конца — чем), и, главное, узнать, где она в Городе остановилась и кто у них старший. Когда под вечер измученная Настя заснула, Виктор отправился к Матвею Сергеевичу.
Там ему удалось понять чуть побольше в этом деле. Матвей Сергеевич места себе не находил после исчезновения Насти Коменской, и сумел выпытать кое-что у ее соседа по комнате, буквально приперев его к стенке. Николай, после недомолвок и запирательств, все же нехотя предположил, что Настя могла застать его с другой девушкой (не уточняя при этом — в каком виде).
Узнав от Калашникова, что с Настей в общем все в порядке, Матвей Сергеевич вздохнул с облегчением. Но перед ним встала новая проблема — Настя категорически отказывалась возвращаться с ними в Зеленодольск, чтобы не сталкиваться больше с Николаем. Виктору пришлось взять эту заботу на себя.
Калашников собирался в Зеленодольск, чтобы проверить подготовку к весенней сессии в тамошнем филиале университета, и решил прихватить с собой Настю. Он созвонился с Зеленодольском, начав прямо со своего друга Сухоцкого, объяснил тому ситуацию, и рассказал о своем решении. Юрий в ответ рассказал ему кое-что о Насте. Виктор вновь попытался вывести девушку из состояния тупого безразличия.
"Пойми", — убеждал он ее, — "подлецов в нашей жизни еще хватает. И что же, при каждом столкновении с такими надо из-за них ломать себе жизнь? Тебе же надо сдать выпускные экзамены, закончить образование!"
"Не хочу… Ничего не хочу…" — упрямо бубнила под нос Настя.
"А я хочу?!" — почти закричал в ответ Калашников. — "Ты что себе воображаешь, я тут десять лет надрываюсь, сначала под пулями, потом недорослям науки преподаваючи, — и все ради удовольствия, наконец, Анастасии Коменской сопли вытирать, объясняя ей по программе для дошкольников, что такое хорошо и что такое плохо! Всю жизнь мечтал!"