Я был счастлив, как никогда! Я догнал судьбу, уцепился за ее хвост и притянул к себе через двадцать пять лет! Я очень хотел спросить о ее матери, о ее отце, но мне все стыдно было, потому что она их дочь, а я с ней спал. Мне было очень любопытно поговорить с ее отцом и иносказательно выяснить, не преследует ли его чувство мистической вины за то, что он всю свою жизнь провел с чужой женой.
И уже когда она надела свой плащ и я ее выпускал из дверей, я все-таки с замирающим сердцем спросил:
— Мама жива?
— Да, слава Богу.
— Познакомишь нас когда-нибудь?
— Конечно, если она приедет.
— А где она? — спросил я почему-то гаснущим голосом. Я что-то почувствовал.
— Как — где? — удивилась она. — В Казани. Разве я вам не говорила, что я оттуда.
— Она всегда жила в Казани? — спросил я, чувствуя, что дух из меня выходит.
— Всегда. А что?
— И она никогда не жила в Москве?!
— Она даже никогда не была в Москве! А что?
Дух из меня вышел вон.
— Ничего, — ответил я и, как говорят женщине, когда нечего ей сказать, добавил: — Звоните.
Так она и ушла. Оказывается, она не ее дочь! И профиль ее, оказывается, сам по себе мне не нужен! Крылья моей души повисли. Я вспомнил ее ночные слова и почувствовал, что не в состоянии забыть эту грубость. Сам я нередко бываю груб, но вот как я устроен — не выношу женской грубости.
Сейчас я вспомнил, что вечером, когда мы пили и целовались, она, подбежав к большому зеркалу, висевшему на стене, оглядела себя во весь рост и лихо сказала:
— С такими ножками не пропадешь!
Странно, что тогда меня не передернуло от этой пошлости! Но в тот миг, когда она говорила это, она стояла профилем ко мне, и я, завороженный им, не придал значения ее словам.
Я вдруг ясно понял, что она шлюха и, разумеется, к той девушке, которую я когда-то встретил в кино, не имеет ни малейшего отношения. Но этот нежный, беззащитный профиль… Проклятье! К тому же я никогда до этого не имел дело с проституткой…
— И я никогда не изменял своим женам, — добавил он зачем-то с вызовом неизвестно кому.
— Имея столько жен, ты не мелочился, изменяя им, — сказал я, поддразнивая его. — Ты изменял всему институту брака.
— Кстати, ты хоть раз ударил женщину? — вдруг спросил он.
— Не помню, — ответил я.
— Как такое можно не помнить! — удивился он. — Я ни разу в жизни не ударил женщину!
— А мужчину? — спросил я.
— И мужчину! — ответил он.
— В таком случае, достоинство того, что ты ни разу в жизни не ударил женщину, сильно снижается, — сказал я. — У тебя, видимо, принцип: не бить двуногих.
— Четвероногих тем более! — с очаровательной поспешностью ответил он и продолжил свой рассказ: — С тех пор она мне целый месяц звонила, а я, ссылаясь на занятость, но не грубя, отказывался от встречи. В конце концов она поняла, что я больше не хочу с ней видеться, и вдруг сказала в трубку: