— Здравствуйте, — сказал человек, подойдя к столу и удивленно оглядывая нас, — а где Виктор Максимович?
— Фрукты собирает, — ответил аспирант, — позвать?
— Не надо, я подожду, — ответил толстяк и уселся на скамью. Он некоторое время так сидел, как кошку, держа на коленях приемник и надув губы, что-то беззвучно насвистывал, скорее всего изображая непринужденность. По-видимому, он здесь не ожидал чужих людей и теперь считал, что его затрапезный вид создает неправильное представление о его духовной сущности. Чувствовалось, что ему не терпится исправить эту ошибку.
— Извините, — вдруг сказал он, перестав свистеть и оглядывая нас, — ви кто будете?
— Мы друзья Виктора Максимовича, — сказал я.
— Аха, друзья, — согласился толстяк и, дав себе время осознать этот факт, добавил, кивнув на махолет: — Что-нибудь из него вийдит? Только правду — как мужчины мужчине!
— Уже вышло, — сказал аспирант, — он несколько раз взлетал.
— Взлетал — что такое! — взмахнул толстяк одной рукой, другой продолжая придерживать на коленях приемник. — Отсюда хотя бы до Очемчири может пролететь?!
Девушка, стоявшая у стола и нарезавшая помидоры, замерла и тревожно посмотрела на толстяка, видимо стараясь представить, как далеко отсюда находится Очемчири.
— Пока нет, но обязательно пролетит, — сказал аспирант.
Девушка благодарно посмотрела на него и взялась за помидоры.
— Двенадцатый номер видите? — сказал толстяк, туго оборачиваясь к махолету и показывая на цифру.
Мы взглянули на цифру, а потом на толстяка.
— Двенадцать «Жигулей» он мог купить на деньги, которые всю жизнь тратил на свои аэропланы! — воскликнул толстяк. — Чтобы я своими руками свою маму похоронил, если неправда!
Мы промолчали.
— Ви не думайте, — через некоторое время поуспокоившись, добавил он, — я его как брата уважаю… Двадцать лет соседи… А там, внизу, кто стоит, знаете?
Он кивнул в сторону моря, явно думая, что мы вошли в калитку со стороны железной дороги.
— Видели, — сказал я.
— Э-э-э, — закачал головой толстяк и добавил: — Политика…
Возможно, он еще что-то хотел сказать, но тут из сада с корзиной в руке вынырнул Виктор Максимович.
— Привет, Виктор! — сказал толстяк.
— Здравствуй, Зураб! — ответил Виктор Максимович и поставил корзину на стол.
— Звук барахлит, — сказал толстяк, приподымая «Спидолу», — вот эти прибалты совсем халтурчики стали. Хуже наших.
— Оставь, посмотрю, — сказал Виктор Максимович не глядя и добавил, отбирая у девушки лаваш, который она взялась нарезать: — Лаваш не режут, а рвут.
В саду уже было сумеречно, хотя сквозь виноградные листья еще был виден догорающий над морем закат.