— А чего ты ему должна была прощать? — спросил бригадир, нетерпеливо перекладывая топорик с одного плеча на другое.
Бригадир был совсем молодой, ему было лет тридцать.
— Как — чего? — удивилась Софичка. — Он же моего мужа нечаянно убил тридцать лет назад.
Бригадир что-то смутно слышал об этом, но думал, что это вообще дореволюционная история.
— А-а-а, — протянул бригадир, — что-то слышал. Долго же ты ему прощала.
— Да, — с горькой гордостью вздохнула Софичка, — тридцать лет…
— Сдается мне, — с безжалостностью молодости сказал бригадир, снова перекладывая топорик с плеча на плечо, — нужно было ему твое прощение, как собаке кубышка на хвост.
— Что ты! — всплеснула руками Софичка. — Он так мучился… Кого только не подсылал ко мне…
Но бригадиру надоел разговор о ее брате.
— Сколько шнуров нанизала с утра? — спросил он.
— Двенадцать, — ответила Софичка, загрустив, оттого что разговор так упростился.
— Ай да Софичка! Ай да молодец! — воскликнул бригадир и двинулся дальше и уже на ходу: — Не было и нет тебе равных в Чегеме!
Софичка не почувствовала радости от его похвалы. Ее огорчило, что бригадир не понял ее состояния. Но ведь это было так давно, утешала она себя, его небось и на свете тогда не было.
Она подошла к Большому Дому и очень удивилась, что возле него не стоит машина Нури.
— А где же Нури? — с дурным предчувствием спросила Софичка у Нуцы, зайдя на кухню.
— Говорят, уехал, — отвечала Нуца, возясь у очага, — разве он к тебе не заезжал?
— Заезжал, — отвечала Софичка, радуясь, что сейчас обрадует тетю Нуцу: — Ты знаешь, я ему простила все…
— Молодец, Софичка, — сказала тетя Нуца, дуя на ложку и пробуя, готов ли фасолевый соус, — твой дядя будет рад этому.
Но в самом ее равнодушном голосе Софичка не почувствовала никакой радости.
— Да, — задумчиво сказала Софичка, — мертвого все равно не подымешь, а что же брата всю жизнь мучить… Я так решила…
— Правильно, Софичка, — отвечала тетя Нуца и взяв веник, начала подметать кухню. — Кстати, сходила бы за водой. Свежей воды нет.
— Хорошо, — сказала Софичка, готовясь перекусить. Она достала из шкафа холодной мамалыги, зеленого лука, плеснула на тарелку фасолевого соуса и присела к столу.
Перекусив, Софичка взяла медный кувшин и отправилась к роднику. Софичка чувствовала некоторое смущение, которое сама себе не могла объяснить. Смущение это было вызвано тем, что брат ее, получив прощение, не остановился у родных, а прямо уехал в город.
Она была уверена, что это великое прощение будет отмечено праздничным застольем, но поняла, что, оказывается, ничего такого не будет. И потом ее неприятно удивила будничность, с которой жена дяди поздравила ее с этим прощением. Нет, совсем не этого она ожидала. Софичка чувствовала, что случилось что-то не то, но что именно, она не могла понять.