Подойдя к роднику, она поставила кувшин на камень, запруживающий родник. Повернулась и пошла на могилу мужа. Сейчас она туда шла с некоторой тревогой и неуверенностью. Став в изголовье могилы, она не знала, с чего начать разговор с мужем, и, увидев несколько пожелтевших листьев, залетевших сюда от могучего грецкого ореха, росшего над родником, убрала их и отбросила.
— Сегодня я его простила, — сказала Софичка громче обычного, обращаясь к мужу, — ведь уже прошло тридцать лет… Чего человеку мучиться…
Софичка прислушалась к себе и не услышала внутри себя голоса своего мужа. Ей это показалось странным.
— Я же знаю, — сказала она, — если б он тогда тебя не убил, а ранил, ты бы его давно простил…
Софичка снова прислушалась к себе и не услышала внутри себя голоса своего мужа. Тихий ветерок прошелестел в деревьях, и с лавровишни слетело на могилу несколько пожелтевших листьев. Два из них упали на могильный холмик. Софичка удивленно взглянула на лавровишню. У лавровишни вечнозеленые листья. За тридцать лет саженец вырос с большое дерево, насколько лавровишня может быть большой. Она заметила на дереве надломленную ветку. Кто-то, когда ягоды созрели, срывал их и, видимо, надломил ветку. С нее-то и слетели пожелтевшие листья. Что-то порхнуло в глазах у Софички, и она заметила белку, рыжими спиралями взлетающую по стволу. Добравшись до ветки, обращенной в сторону могилы, белка двумя взлетами оказалась на ее кончике и оттуда, вцепившись в нее и покачиваясь, глядела на Софичку бусинками глаз, словно удивляясь ее приходу сюда и ее странным ожиданиям. Софичка постояла, прислушиваясь к себе и удивляясь, что внутри нее не возникает связи с мужем. Внутри было пусто. Муж не откликался.
— Он встал на колени, — сказала Софичка, голосом стараясь убедить своего мужа, — я, женщина, и то никогда не становилась на колени, а он мужчина… Он большой человек в городе. У него свой дом и машина… Даже две… А он стал на колени, чтобы я его простила. Кто я? Старая кумхозница…
Софичка снова прислушалась к себе, уже предчувствуя, что голоса не возникнет. И в самом деле муж молчал. Так ей показалось. Он заперся от нее там, в своем гробу.
И вдруг на Софичку нахлынула обида.
— Я всю жизнь была верна тебе, как собака, — сказала она. — Я в Сибирь поехала с твоими родителями. Я ухаживала за ними, когда они заболели. Я похоронила их с почестями… Я выдала твою племянницу Зарифу замуж за учителя… Я отдавала ей все, что зарабатывала в кумхозе… Я продала дом… Наш дом, чтобы она могла купить себе трехкомнатную квартиру… Ко мне трое сватались еще до войны… Но я была верна тебе, как собака. А теперь кому я нужна, старая кумхозница… А ты мне и отвечать не хочешь… Да, мой брат согрешил, и я тридцать лет не прощала ему! А твой брат не согрешил? Он бросил товарищей на фронте и удрал в Чегем. Он ведь тоже клятву давал быть верным… А мой брат не бросил фронта… Он был дважды ранен…