Картина, пожалуй, была описана живо. Высвечивались нравы и время. Но чем заинтересовало это описание Сергея, я не совсем понял.
«Деликатная царица. Почувствовала дурно и вышла, чтобы придворных от молитвы не отвлекать».
Сергей покачал головой.
«Нет, не деликатность тут. Страх».
«Какой страх?»
«Да ведь где случилось? В церкви».
«Ничего удивительного. Душно. Тесно».
«Главное, страх перед богом. Решила — кара пришла».
Хотя личность Петровой дочери занимала меня мало, я был о ней в целом не самого худшего мнения. Все-таки любительница маскарадов на троне лучше, чем ее племянник-солдафон.
«За что же кара?»
«Ну, это не вопрос».
«Почему? Она была против смертной казни, например».
«И вообще, как сказал поэт, веселая царица, да? А что такое «изумленным быть», помнишь?»
Я не помнил. Сергей пояснил:
«Это когда человеку стягивали голову веревкой и крутили до тех пор, пока он не начинал говорить такое, чего и сам не понимал. Обычная пытка считалась, между прочим. Но я не о том. Пытку, если хочешь, на эпоху списать можно, на тайную канцелярию, на усердие заплечных дел мастеров. Я о личном, что ни на кого не спишешь».
«Что именно?»
«Иван Антонович, заживо погребенный, заточенный, ссыльный все двадцать лет, пока государыня танцевала. Он-то на совести непосредственно».
«Это тоже эпоха. Политика. Династические интересы».
«Не сомневаюсь, что у нее самой аргументов еще больше было. Но это слова. Для дипломатов, царедворцев, себя ими не убедишь».
«Да может быть, она и не убеждала себя вовсе?»
«Убеждала. Пыталась».
«Ты так уверен?»
Он почему-то нахмурился.
«Ты сам ответил… Своим заступничеством. Да, она была человеком добрым. Потому и страшилась кары. Совесть болела. Танцевала, танцевала, а внутри болело. Умерла-то она до срока… Подточило…»
Вот так он мог… Хотя с точки зрения общего процесса, какое имеет значение, мучила совесть Елизавету или не мучила! Это дело личное.
А Сергей, до личных дел охотник, свое «личное дело» хранил в ящике под запором…
Интересно, сколько лет было Елизавете, когда она?..
Кажется, пятьдесят два. И Сергею тоже…
Кто же Ольга, кстати?..
Наконец-то пришел сон.
Проснулся я рано. Едва светало.
Я обвел глазами комнату и увидел, что утренний сумрак слегка подсвечен. Все еще горела настольная лампа, которую я не погасил, засыпая. Рядом с лампой на столе лежал открытый дневник. Я все вспомнил.
— Что, зачитался с вечера? — спросила Полина Антоновна, когда я вышел из ванной, приглаживая влажные волосы.
— А? — не понял я.
— Выходила я ночью, у тебя свет горел. Под дверью видно.
— Виноват. Заснул и лампу не выключил.