После ухода «мужчины моей жизни» мне все время приходилось «играть на понижение»: начало их «романа» приходилось постоянно относить все дальше и дальше в прошлое. Но не до восемьдесят четвертого же! Двенадцать лет любовной связи — это абсурд: тогда нашему младшему было всего четыре года, и мы были очень счастливы. Правда, в этом письме речь шла о какой-то ссоре: может быть Лор, которая в том далеком году была еще не замужем, пережила какую-нибудь интрижку с моим мужем, небольшое ослепление, сиюминутное помрачение, которое и один, и другая считали лишенным будущего; но костер тлел и при первой же возможности загорелся, как только они встретили друг друга на обеде у наших общих друзей через четыре года или пять лет, на том пресловутом обеде, где я ничего вокруг себя не видела, даже неизвестную блондинку, которой было суждено изменить мою жизнь. Так когда же встретились мои мучители? Когда я натолкнулась на это белое послание, я уже успела заблудиться среди голубых листков и почти совершенно отказалась развеять мрак, скрывавший эту тайну, который с каждой новой находкой только сгущался; если я и была удивлена тем, о чем говорилось в том письме, то встретила это спокойно. Мой адвокат была права: я чувствовала себя лучше.
Я просто пришла к заключению, что в этом чувствительном хламе, валявшемся на моей подушке, бесполезно искать хронологический порядок. Сам мой муж, захлебнувшись в этой логоррее, кажется, оставил все свои поползновения разложить их по годам: письма девяностого года были перемешаны с посланиями девяносто пятого, все вместе было засунуто в коричневые конверты. Его рассеянность позволяла мне теперь располагать не образчиками их страсти, а даже тогда, когда у меня осталась лишь их десятая часть, полной ее картиной: клятвы, обещания, воспоминания, растянутые на семь лет. Манна небесная для историка!
Во мне тут же проснулись профессиональные навыки: я предприняла «внешнюю критику» документации. Стиль их полностью соответствовал тем отрывкам, которые когда-то попались мне на глаза: «мой обожаемый Тарзан», «мой царь», «мой чемпион», «ангел ума и красоты» и бесконечные «обожаю» через каждые три фразы, и «обожающая тебя твоя маленькая девочка» между двумя сердцами, выведенными лаком для ногтей. И никаких сомнений по поводу национальности «маленькой девочки»: она пересыпала свои упреки и хвалы итальянскими «buon auguri mio gran amore», «mille bacci da tua Laura», и многие из этих посланий были подписаны нежным именем «Italia». Как просто было узнать семь лет назад, откуда она приезжала и куда собиралась, — достаточно было взять и посмотреть…