Жизнь дома с грехом пополам наладилась. Забавно, но муж так никуда и не уехал и по-прежнему был в Париже, хотя и не у нас дома… Июнь в нашей семье — месяц дней рождений: на очереди был день рождения нашего младшего. Пятнадцать лет — это все-таки праздник. «Франси, может быть, ты сможешь посвятить нам одно воскресенье? В порядке исключения». Он согласился — поистине царское великодушие. Но в назначенный день, поскольку я попросила его зайти на угол к кондитеру за заказанным тортом, он исчез. Как раз на время обеда, и отсутствовал он часа четыре… Когда же он появился снова, беззаботный и веселый, я не смогла удержаться: «Где ты был?» — спросила я его. — «У кондитера…»
Он мне часто лгал, но никогда в своем презрении не заходил так далеко. Я поднялась к себе в комнату и сняла обручальное кольцо.
Но в окно я его не выбросила — я выбрала для него футляр. Когда я укладывала его туда, мне показалось, что я сама себя укладываю в гроб… Только тогда я спросила себя, что он сделал со своим кольцом. Мне бы хотелось, чтобы они лежали вместе: может быть, когда-нибудь я смогла бы их носить на шее на одной цепочке… Но спросить об этом я не посмела, испугалась услышать, что он дал это доказательство нашей прошлой любви как доказательство любви нынешней. Как трофей, захваченный у врага.
Сняв обручальное кольцо, я оставила на руке то, которое он подарил мне во время помолвки: тогда-то и выяснилось, что так как обручальное кольцо его больше не удерживало, оно крутилось на пальце и все время сваливалось на то место, где раньше было обручальное, — надо было пойти к ювелиру и уменьшить его. Но я все откладывала этот визит: мне не хотелось расставаться с кольцом, хранившим залоги тех первых обещаний, что мы давали друг другу. Мне надо было привыкнуть, что обручального кольца у меня больше нет… Впрочем, мне даже нравилось, что кольцо все время крутилось на пальце, но камень постоянно попадал между пальцами — это было неудобно, однако то и дело напоминало, ненавязчиво, но настойчиво, что обручального кольца у меня больше; нет. Я даже находила в этом небольшом неудобстве отголосок несчастной любви, которая связывала нас.
Реальность, конечно, не была столь романтична: то хитросплетение интриг, куда я попала за две недели до того, должно было еще раз заявить о себе весьма неожиданным образом…
Прошла еще неделя. Потом, однажды вечером, когда наших четверых детей не было дома (это был Праздник музыки), муж появился без всякого предупреждения именно в тот момент, когда я из-за оплошности его секретарши обнаружила еще одну ложь. Он объявился — губы сложены сердечком, воплощенное очарование; прием я ему оказала не теплый; защищался он лениво, и в первый раз за тридцать лет я дала волю своему гневу. Происходило это у меня в кабинете, галстуки его уже давно мозолили мне глаза, со словами «ты мне противен» я швырнула их ему в лицо. Галстуки от Эрмеса оказались на полу, я стала топтать их: шелковые слоники морщились, лягушки испускали дух, от верблюдиков, пони и гусят летели клочья — так ему и надо всему этому смехотворному зоопарку, всему этому шикарному скотному двору, который так долго испытывал мое терпение! То ли оттого, что я у него на глазах пинала ногами дорогие ему подарки, то ли оттого, что он услышал (это была наша первая семейная ссора, ему не хватало опыта в подобных вещах, а мне — словарного запаса), он покраснел, даже побагровел. Неожиданно он бросился на меня, защищаясь, я подняла руки, он схватил меня за запястья, сжал… И мое колечко с изумрудом перевернулось.