В последние годы муж, смеясь, утверждал, что, если бы я не была совершенной супругой, я была бы хорошей матерью… Наперекор тому, во что он хотел заставить меня поверить, любовь дележу не поддается: после того как он оставил меня, я вдруг поняла, что не в силах более оставаться той матерью, которой он восхищался. Потому что мои дети тоже являются частью моего прошлого — прошлого, которое вывалено теперь в грязи: они, конечно, остаются моими детьми, а я остаюсь их матерью, но они — тоже воспоминание о нем. Как убрать из их тел, из их разума то, что принадлежит «пруклятому»? Мальчики очень похожи на своего отца, и иногда по вечерам, когда я устала, они кажутся мне невольными сообщниками предателя. Он не оставляет меня ни днем, ни ночью, смотрит на меня их взглядами, говорит со мной их голосами, это он вкладывает им в уста такие слова: «Ты должна была бы встретиться с ней, мама, она, кажется, ничего…» Мои дети стали его заложниками, я считаю их в своем безумии его шпионами; они — это его отражения, в своем горе я считаю их его слугами; и, главное, они — плоть от его плоти, от той плоти, о которой отныне мне думать запрещено. И вот эти дети, дети любви, стали в процессе развода детьми насилия…
Конечно, чувство отвращения, которое мне внушали мои сыновья, «мои крошки», длилось всего лишь мгновения умопомрачения. Я как бы «потеряла сознание», потому что перестала их узнавать, они перестали быть для меня тем, чем были, — радостью, гордостью, нежностью, страстью моей жизни… Несколько минут, не более, я была недостойной матерью, и я не дала им это почувствовать. Но чувство это было достаточно сильно, чтобы привести меня в ужас: пощаде не подлежит ничто, даже то, на чем никогда не лежала печать греха, — наши дети.
Но, слава Богу, о преступлении Медеи мне известно… И про тех женщин, которых считают извращенными, которые, как пишут в газетах, «бросали на произвол судьбы» детей того мужчины, который бросил их. Так извращенны ли эти женщины? Напротив, они — сама естественность! Их не научили разделять в том человеке, которого они любили, отца и любовника; их забыли научить задаваться вопросом, кто они, «матери» или «любовницы» — ce distinguo de cuistre! Наступает день, когда мужчина уходит, оставляя позади себя своих собственных детей, которые наполовину он сам. И так, через них, он заставляет ту, которую оставил, продолжать ухаживать за ним, холить и лелеять, он не отпускает эту женщину от себя, хотя сам отрицает ее существование, он привязывает ее к себе при том, что бежит от нее… Для того чтобы выбраться из подобной западни, нужно много ума и притворства. Так сумела ли я, поняв все это, в очередной раз выбраться из грязи?