Уходя в отпуск, командир всегда оставлял за себя начштаба, да ни один замполит и не рвался побывать в его шкуре. Начштаба, майор Иванов, хоть сам не летал, но офицером был настоящим, до мозга костей, и уважением пользовался стопроцентным за кристальную честность, за грамотность, да за все, что являло его человеческую сущность. Майор требовал от нас соблюдения формы одежды, и первым выполнял это требование до мелочей. В отличии от нас, "разгильдяев", начштаба можно было направлять на строевой смотр в любую произвольно выбранную минуту нахождения в части - всегда выбрит, перетянут ремнями портупеи, а складки брюк наглажены так, что казалось о них можно порезаться.
Майор знал и любил Устав, спокойно жил в соотвествии с ним, понимая его как кодекс чести воина, не допускающий толкований и разночтений. Жизнь принесла майору если не любовь, то полное, безграничное уважение сослуживцев, даже тех, кто вообще ничего и никого не признавал, лишь только силу или угрозу сурового дисциплинарного наказания.
Служил в части рядовой Семеняк. Ну сказать "служил" - это пожалуй слишком. Семеняк отбывал свой срок. Точно также отбывал бы его на каторге, в ссылке, лагере, тюрьме, а еще лучше - на необитаемом острове. Был сей воин законченным жлобом и ни один сослуживец не мог похвастаться дружбой или просто хорошим знакомством с ним.
Получаемые из дома посылки выжирались рядовым в одиночку в качегарке - единственном месте где его удалось кое-как пристроить к делу. Был он грязен, угрюм, бледен лицом, испещренным черными головками многочисленных угрей, сутул, неопрятен в одежде, косноязычен. Любая трата, даже копеечная, расценивалась им как личная, Семенякинская, трагедия и вызывала очередной приступ вселенской озлобленности, заставляя булавочки-глаза полыхать злым огнем под аккомпанемент несущихся нескончаемым потоком проклятий.
Особенно люто Семеняка ненавидел покупку лоторейных билетов. Не то, чтобы остальные любили данное мероприятие, но посмеиваясь, не веря в выигрыш, складывались и закупали билеты на звено или отделение. Естественно, предполагая справедливый дележ в случае удачи. Семеняка бросался в бега, прятался в качегарке, у свинарей, в гальюне...
Однажды его настигли бедолаги распространители, такие же солдатики как и он сам. Несчастный страдалец, проклиная мучителей, заплатил за билет, но не захотел делить его ни с кем. Чертыхаясь и кляня судьбу, отсчитал полную стоимость медяками, спихивая "серебро" обратно в недра кармана. Поохал и заховал приобретение в глубинах замасленного, напяленного поверх телогрейки хэбэ.