***
Ранним утром нового года, кое-как одетые, трезвеющие и приходящие в себя на злом рассветном холоде, возвращались мы с начфином по домам, поддерживая друг друга на скользящих, неверных, заплетающихся как наши мысли и языки ногах.
- Ну грузины, ну сволочи, подмешали для крепости в вино табак. Я сразу усек, да решил не говорить, посмотреть, что выйдет. - Поделился со мной начфин. Ему было плохо. Лицо приняло зеленоватый оттенок. Мое, судя по всему, выглядело ничуть не лучше.
Начфина стошнило. На сукне шинели застывали превращаясь в льдинки, синенькие, неперевареные кусочки крымского лука, белесые волокна бараньего мяса. Он выволок из под отворота шинели конец форменного шарфа, вытер лицо, губы, посмотрел мутно и заткнул серый кусок на место.
- Девки-то рассчитывали на большее, ха-ха-ха... В самом соку телки, пилиться хотят, страсть. Кажется, ого-го, такое количество мужиков в городке, только свистни, ан не тут-то было. - Продолжил утершись начфин.
- Солдатики отпадают. - Загнул палец в коричневой шерстяной перчатке. - Увольнения в гарнизон запрещены. Самоволки - при таком количестве патрулей, при часовых, караульных на КПП - сведены до минимума. Особенно после того как бдительный часовой в зенитном полку славно подстрелил одного ночного ходока. - Загнул следующий палец.
- Офицеры в ДОСах - за исключением, - Ткнул пальцем в грудь сначала меня, потом себя, - В основном женатики. В общежитии - молодняк, который из нарядов не вылазит. Ты же знаешь как у нас дрючат взводных, чтобы жизнь медом не казалась. В госпитале, в Борзе - врачи женатые, да еще и жены их там же вольнонаемными пристроены. Не погуляешь особо. Да и начальство госпитальное зверье на этот счет. У нас в санбате - не лучше, примерно такая же раскладка. Вот они и бесятся.
- Хотели на Новый Год подразвлечься. Лейтенантики, как и ожидалось разбежались, а тут еще это вино... Я лично имел ввиду Томку закадрить, поговорить, приглядеться, закончить все у себя в комнате,... по хорошему. Да видишь как все вышло. Скотство... Все в голове смешалось. Трещит башка. Во рту мерзость... Вот, не женился раньше.... А теперь как жениться? ... Какой бабе можно верить? Взять ту же Томку ... То она в белом халате. Затянута. Недотрога! И вот тебе... Эх жизнь собачья! А ты как?
Мне было очень паршиво, но я не собирался делиться ощущениями с начфином. Вообще не рисковал открыть рот опасаясь повторить его фокус с шинелью и шарфиком. Говорить не хотелось. Очень опасно было говорить... Да и холодно.
Не помнил я ни имен, ни лиц, ничего. Только вертящийся хоровод сплюснутых тел, чьи-то тонкие жалкие ляшки в пупырышках, ощущения случайных, неласковых прикосновений липкой кожи, запах чужой плоти и пота, судорожные, механические, ничего не значащие и не приносящие радости движения, заканчивающиеся чисто животным, физическим облегчением.