– Ой, ты едешь в Биарриц?! – Полиночка захлопала в ладошки. Вернее, в пальчики – она была такая невесомая, такая нежная, что звуки хлопков показались бы раскатами грома в исполнении этого неземного создания. А так Полиночка соединяла только кончики пальцев, и ее графически выраженная радость была беззвучна. – О, как я тебе завидую! Биарриц – это чудо! Это Олд мани! Старые деньги!
Это означало, что всякие богачи и богачки ездят туда уже столетиями, не жалея тратя эти самые мани. Я и не знала, что такие места есть на земле. А вот Полиночка знала, потому что была уже четвертым или пятым поколением в семье, никогда не знавшей финансовых трудностей. Все называли ее именно так – Полиночка. А если бы сказали, например, Поля или Полина, она даже не поняла бы, к кому это обращаются.
Беззвучные Полиночкины аплодисменты отделяли меня всего на три дня от полета-поездки в это самое олдманевое местечко Франции.
Я знала о Биаррице только то, что там произрастают бересклеты и бугенвиллии, – Василий Аксенов замечательно описал этот город в своем романе «Редкие земли». Фонетическое звучание названий этих неведомых растений примагничивало меня к предстоящей поездке.
Океан – это вам не море. Грохочет накатывающими на берег волнами. Пейзаж красивый, но свирепый. «О, море в Гаграх, О, пальмы в Сочи» – это совсем другое курортоописание. Тут скорее «А волны и стонут, и плачут...» И небо серое-серое. И чайки какие-то особенно беспокойные и громкоголосые. Мои замечательные друзья рискнули десять дней потерпеть мое присутствие, пригласив меня к себе. Нет, конечно, это я притворяюсь, говоря – терпеть. Сама-то думаю, что десять дней побыть рядом со мной – сплошное удовольствие. Это я опять притворяюсь.
Денечки шли своим ходом в неспешных разговорах и неглубоких раздумьях. Дождливо-однообразно-приятно.